По окончании пресс-конференции корреспондентов познакомили с выставкой «документов» и «вещественных доказательств». В 21 час перед всеми членами Комиссии в присутствии корреспондентов давали показания свидетели: П.Г. Киселев, М.Д. Захаров, A.M. Алексеева, Б.В. Базилевский, К.П. Зубков и С.В. Иванов. Приезд иностранных корреспондентов на могилы, посещение ими выставки, пресс-конференция и вечернее заседание с допросом свидетелей были засняты на кинопленку.

23 января члены Специальной комиссии рассмотрели и приняли план сообщения. В 10 часов утра Толстой, Потемкин, митрополит Николай, Колесников, Мельников и Кудрявцев приступили к его составлению. Генерал Гундоров уехал на осмотр «лагерей военнопленных поляков», Бурденко заканчивал работу над актом судебно-медицинской экспертизы. В 18 часов в Смоленск из Катыни прибыли В.И. Прозоровский, П.С. Семеновский, В.М. Смольянинов и М.Д. Швайкова, после чего акт был окончательно отредактирован. В 20 часов члены Комиссии заслушали проект Сообщения. Было решено, что материал, собранный в Смоленске, достаточен и можно возвращаться в Москву. Эксперты должны были продолжить свою работу в Катыни вплоть до подписания текста Сообщения.

В ночь с 23 на 24 января члены Комиссии специальным поездом выехали в Москву. На следующий день в 10 часов утра они собрались в салон-вагоне В.Н. Меркулова для окончательного редактирования Сообщения. 24 января в 21 час, уже в Москве, они закончили работу над Сообщением и разъехались по домам. Утром секретарь Специальной комиссии В.Н. Макаров доложил об итогах работы секретарю ЧГК П.И. Богоявленскому, а затем и ее председателю Н.М. Швернику. В 24 часа 25 января Сообщение было подписано всеми его членами, а 26 числа опубликовано в печати. 30 января 1944 г. в Катынском лесу в присутствии представителей польского корпуса состоялось захоронение останков польских офицеров.

Сравнение справок НКГБ и НКВД о «предварительном расследовании» с текстом Сообщения свидетельствует о единообразии их структуры и выводов. Более того, как установили следователи ГВП, в этих документах совпадают даже ошибки в написании фамилий и инициалов свидетелей (Н.С. Лебедева, Н.А. Петросова, Б. Вощинский, В. Матерский, Э. Росовска, под управлением редакционной коллегии: с российской стороны – В.П. Козлов (председатель), В. К. Волков, В.А. Золотарев, Н.С. Лебедева (ответственный составитель), Я.Ф. Погоний, А.О. Чубарьян; с польской стороны – Д. Наленч (председатель), Б. Вощинский, Б. Лоек, Ч. Мадайчик, В. Матерский, А. Пшевожник, с. Снежко, М. Тарчинский, Е. Тухольский)10.

Думаю, что мне уже давно следовало обратить ваше внимание на то, что обе части нынешних геббельсовцев настолько плохо понимают, о чем же они, собственно говоря, пишут, что в их текстах русские слова участвуют в прямо-таки дебильных словосочетаниях. Как-то еще следовало бы махнуть рукой на академическую часть бригады Геббельса, изъясняющуюся с густым польским акцентом. Понятное дело: горбачевско-яковлевские паскудники доллары любят, а работать – нет, вот они и переложили свою работу по написанию текстов на бедных поляков. И чего уж там удивляться какому-нибудь «23-му самостоятельному стрелковому пехотному корпусу»11 в составе Красной Армии. (Поясню специально для поляков: по-русски надо писать «отдельному», а не «самостоятельному». В наименованиях подразделений, частей и соединений Красной Армии слово «пехота» не употреблялось никогда.)

Но от «экспертов» Главной военной прокуратуры ожидалось большего – не поляки все же. Однако и тут возникают вопросы. К примеру, «эксперты» пишут, что после освобождения Смоленска туда выехали заместители «наркома внутренних дел» Круглов и Меркулов12. Ошибка в должности Меркулова хотя и недопустима в документах такого уровня, но чепуховая, и я никогда не стал бы обращать ваше внимание на нее, если бы эта ошибка не показывала, что авторам «Экспертизы» недоступны для понимания элементарные вещи в области управления: никто не поручит одно дело двум замам одного министра, иначе потом за дело не с кого будет спросить. На самом деле весной 1943 г. НКВД был разделен на собственно НКВД (наркомом остался Л.П. Берия) и на народный комиссариат государственной безопасности (НКГБ), который с 14 апреля возглавил В.Н. Меркулов. Осенью в Смоленск Меркулов выехал лично, а Берия послал своего первого заместителя – Круглова. Не два одинаковых зама руководили одними и теми же людьми, а два разных наркома в Смоленске определяли задачи своим подчиненным. Но положим, что это вопрос сложный для понимания академиков и профессоров.

Однако от них тут же следует такой перл: «Работа велась в январе… Руководителями были четыре члена Минского комиссариата НКВД»13. Какие «члены»? Какие «комиссариаты НКВД»? Минск был освобожден от немцев в июле 1944 г. Какие четыре «члена» приехали оттуда в январе 1944 г. руководить раскопками в Катыни? Упоминание Минска – это не описка. Как вы увидите далее из более ранних польских фальшивок по Катынскому делу, поляки были уверены, если не уверены и сегодня, что Смоленская область входит в состав Белоруссии. (Про то, в какое государство входит Белоруссия, они молчат, надо думать, исключительно из жалости к нам.) Или вот, скажем, в «Экспертизе» начинается фраза: «Даже до обнаружения корпуса документов НКВД…»14. Это на каком языке?

Вспомним. По официальной легенде следователь Главной военной прокуратуры подполковник А.Ю. Яблоков, ведущий уголовное дело № 159 о расстреле военнопленных поляков, в августе 1993 г. оказался неспособен понять (ввиду врожденной собственной дебильности), что именно написано по Катынскому делу в уже собранных им и остальными геббельсовцами юстиции 160 томах уголовного дела. Поэтому он по разным московским институтам нанял для этого «экспертов», чтобы они ему, придурку, объяснили, что там и к чему в этом чертовом уголовном деле № 159. Из этой же легенды следует, что корифеи умственного труда Топорнин, Яковлева, Яжборовская, Парсаданова, Зоря и Беляев, предупрежденные Яблоковым об уголовной ответственности, эти 160 томов уголовного дела прочли, продумали и на общедоступном языке (но больше всего на пальцах) объяснили генералам и полковникам Главной военной прокуратуры, что проклятый СССР кругом виноват. (Напомню, что после того, как этот вывод российский режим утвердит, поляки начнут требовать деньги с каждого русского.) Заключение этих «экспертов» я в данной книге и перепечатываю как документ прокурорской части геббельсовцев, а его «русский» язык и смысловой идиотизм мы как раз и обсуждаем.

А из анализа этого текста (незнания элементарных фактов, дикости построения фраз и применения не соответствующих смыслу слов) следует, что эта «Экспертиза» первоначально была написана на польском языке, а уж затем переведена на русский и подписана академиком Топорниным и остальной гоп-компанией «экспертов». (Кстати, тут много и говорить не о чем. Достаточно сравнить тот волапюк, на котором пишут геббельсовцы, с прекрасным и понятным русским языком «Справки» Меркулова и Круглова.)

Иногда видна и причина бессмысленности в документах геббельсовцев. Юристы часто пользуются в своей работе известными латинскими словосочетаниями, к которым, в частности, относится выражение corpus delicti (корпус деликти). В определенном контексте оно означает «состав преступления». И не исключено, что, когда текст этой экспертизы был еще на польском языке, дурацкая фраза «Даже до обнаружения корпуса документов НКВД…» звучала по-польски вполне разумно: «Даже до обнаружения corpus delicti в документах НКВД…» Поскольку шрифт у поляков латинский, то переводчик, скорее всего, не понял латыни и перевел на русский язык только одно слово, понятное ему – «корпус», дописав дальше предложение, как ему показалось разумным. Ничего, «эксперты» подписали.