не двигался с места и только ляскал зубами. Наконец, его выгнали раскалёнными прутьями; добежав до ворот, он высунул голову, осторожно огляделся, прыгнул и остановился. Все замерли, не сводя с него глаз, только визгливо завыли собаки, а волк побежал — сначала неуверенно, потом быстрей, быстрей, все время высматривая, каким путём пробраться в лес.

А бежать было трудно: люди со всех сторон преграждали ему путь. Доман первый настиг его, бросившись наперерез, чтоб не дать ему ускользнуть. Зверь ещё вихлял ленивой рысцой, когда спустили собак, — они сразу накинулись на него. Тут только началась настоящая охота.

Кое-кто из слуг уже смелей подбегал к волку, кто-то издали метнул копьё, которое лишь слегка задело его по спине, собаки вцепились ему в ляжки и стали рвать зубами. Доман, пользуясь этим, навалился, с необыкновенной ловкостью забил копьё в открытую пасть зверя и уложил его на месте. Пока шла потешная охота, со двора доносились крики, смех и рукоплескания: девушки, вскарабкавшись на забор, подзуживали охотников, дети размахивали палками. Даже старый Виш не мог спокойно усидеть и несколько раз хватался за меч. А когда волк, истекая кровью, упал наземь и собаки бросились его душить, все сбежались посмотреть вблизи.

Дней пять назад один из людей Домана поймал его в лесу, оглушив ударом по голове; полумёртвого зверя связали и привезли во двор, где он отошёл и ожил, чтобы теперь послужить забавой.

Когда оттащили убитого волка в сторону, началось состязание в стрельбе из лука и пращи. Доман оказался самым ловким, хотя другие старались изо всех сил сравняться с ним. Виш только смотрел и вздыхал, пряча трясущиеся руки. В своё время и он стрелял не хуже.

Когда стемнело и в горнице зажгли лучину, они снова сели совещаться и долго шептались наедине; наконец, Доман предложил гостю отдохнуть, уступил старику свою постель, а себе велел принести сюда же другую.

Чуть свет они вскочили; лошади, как о том Доман распорядился с вечера, уже ждали, но люди, хотя им очень хотелось ехать со своим господином, должны были остаться дома.

До Милоша Лешека было целый день пути лесом. В мешках за плечами они везли еду, в деревянных просмолённых баклажках — мёд; лошади, привыкшие к трясинам и лесам, не страшились такого путешествия. Доман ехал впереди.

Для скорости выбрали кратчайшую дорогу — по болотам и непроходимым чащам. Кое-где громоздились сваленные бурей полуистлевшие деревья; они поросли мхом и переплелись ветвями и корнями, преграждая путь, и тогда их приходилось объезжать кругом; кое-где попадались затянутые ряской речонки, через которые с трудом переправлялись лошади, карабкаясь по осклизлым берегам. В этой глуши, редко видавшей человека, зверь был не так пуглив и выскакивал чуть не из-под ног. Среди ветвей светились горящие глаза диких кошек, под кустами урчали медведи, с оглушительным треском и топотом разбегались стада лосей и оленей. Даже густые верхушки деревьев кишели птицами и белками, которые шелестели над головой…

В таинственную и жуткую глубь дремучего леса с трудом пробивались солнечные лучи, и когда под вечер путники выбрались из тёмных густых зарослей, оба с облегчением вздохнули.

На лугу остановились стряхнуть с себя листья, шишки, гусениц и мох, которыми засыпал их лес.

Вдали уже виден был дым. На лысом холме возвышался земляной вал, покрытый дёрном, за которым зеленела густая роща. Над деревьями синей лентой поднимался дым — признак человеческого жилья. Вал, окружавший городище, был так высок, что за ним оставались укрытыми все строения.

Подъехав ближе, они разглядели посреди вала узкий проход, загороженный высоким частоколом… Но и тут не чувствовалось никаких признаков жизни. Ворота были заперты. Они постучались — никто не вышел, хотя на гребне вала они заметили несколько человеческих фигур. Виш затрубил.

Однако они долго простояли, прежде чем из-за высокого тына показалась человеческая голова в ушастой волчьей шкуре.

Старик просил их впустить, но слуга буркнул, что князь Милош никого не принимает. Они настаивали и несколько раз вызывали стражу, пока их, наконец, не впустили. Ворота распахнулись, они проехали по тёмному проходу, разделявшему вал, который опоясывал городище, и очутились во дворе, заросшем густым кустарником. Исполинские дубы и липы с широко раскинувшимися ветвями закрывали чуть не весь двор. За ними в тени стояло раздавшееся вширь низкое деревянное строение с просторным крыльцом и высокой кровлей.

По двору бродили угрюмые люди в звериных шкурах. Огромные, тощие, костлявые собаки, рыча, подошли к ним, обнюхали со всех сторон и отошли прочь. Наконец, явился, опираясь на палку, маленький, сгорбленный старичок в капюшоне. Однако ни понять его, ни разговориться с ним не было возможности.

Он что-то проворчал, но повёл их за собой. Уже смеркалось, от деревьев ложились чёрные тени, и в низеньком доме с маленькими окошками почти ничего не было видно.

Когда их впустили в горницу, они долго стояли, ничего не различая, пока глаза их не привыкли к темноте. В очаге тлели догорающие поленья. В глубине на шкурах растянулся огромного роста старец с длинной, невьющейся бородой, которая падала прямо, как трава, чуть не до колен. Нависшие брови закрывали его глаза. Он лежал, подперев лысую голову огромной костлявой рукой. Ноги его покоились на какой-то чёрной, лениво ворочавшейся глыбе. Виш нескоро разглядел ручного медведя, который, урча, стлался под ноги своему господину.

По полу, подпрыгивая, расхаживали две сороки.

Когда гости вошли, князь Милош не пошевелился, только уставил на них взгляд, казалось, ожидая, чтоб они начали разговор. Между тем сороки ускакали в угол, а медведь, лежавший головой к стене, обернулся, зевнул во всю пасть и снова улёгся на прежнее место.

В горнице стояла нестерпимая духота, но старый князь дрожал от холода.

— Привет вам, князь Милош, — важно поклонился Виш.

— Ты кто таков? — угрюмо спросил низкий голос, как будто исходивший откуда-то из недр.

— Кмет Виш с соседом Доманом.

Князь промолчал.

— Дозволите ли молвить слово?

— Мне молвить? — начал тот же дикий голос. — А мне не до людей, и им не до меня! Чего вам надо?

— Доброго совета, — ответил Виш.

— Я и для себя его не нашёл, так и другим дать не смогу, за этим идите к кому-нибудь иному, — возразил князь.

— Худо у нас, лихие дела с нами творят, — медленно продолжал Виш, невзирая на отповедь князя, — ваш и наш враг гнетёт нас все жесточе.

— Кто же это?

— Хвостек, — назвал старец бранную кличку князя. Милош, не вставая, дико захохотал.

— Мне он уже ничего не сделает — он отнял у меня детей, так пусть берет и — жизнь…