За месяц до того, как отправиться на Северный полюс в составе экспедиции Хилари, Нил стал членом комиссии из четырнадцати человек, назначенных президентом Рональдом Рейганом, чтобы «разработать интенсивную гражданскую программу действий в области освоения космоса, которая привела бы Америку в XXI век». Возглавляемые бывшим администратором NASA доктором Томасом Пейном, коллеги Нила, среди которых числились постоянный представитель США при ООН Джин Киркпатрик, астронавт доктор Катерина Салливан и космический футуролог доктор Джерард О’Нилл, «работали не покладая рук в течение нескольких месяцев, собрали большое количество информации из самых разных источников, проводили встречи и презентации, а затем попытались разработать долговременный план будущего нашей страны в космосе».

Тем не менее рекомендации комиссии в значительной степени проигнорировали из-за трагических событий 28 января 1986 года, когда космический корабль многоразового использования Challenger разрушился в результате взрыва, что привело к гибели командира экипажа Дика Скоби, пилота Майка Смита, трех специалистов полета: летчика-испытателя Эллисона Онизуки, первого американца азиатского происхождения, отправившегося в космос, физика Рона Макнейра, второго афроамериканца в космосе, и инженера электросистем Джуди Резник, второй американской женщины в космосе. Вместе с ними погибли два специалиста по полезной нагрузке: конструктор спутников Грегори Джарвис и Криста Маколифф, учительница, преподававшая социальные науки в Конкорде, штат Нью-Гемпшир, которая была выбрана из 11 тыс. кандидатов, чтобы стать первым учителем в космосе. После гибели «семерых с Challenger», как их позднее стали называть, представлявших собой как бы срез всего американского общества, космонавтика Соединенных Штатов вошла в долгий период глубокого кризиса и депрессии.

По требованию Рейгана Армстронг присоединился к Президентской комиссии по расследованию катастрофы космического шаттла Challenger. И Рейган, и бывший государственный секретарь США Уильям Роджерс, который согласился возглавить комиссию, хотели, чтобы Нил стал ее вице-председателем. «Утром после катастрофы я получил информацию, что со мной пытались связаться из Белого дома. Я позвонил на коммутатор и переговорил с кем-то из аппарата президента, затем меня переключили на прямую линию с мистером Рейганом. Очень трудно отказать президенту. Мы должны были предоставить ему доклад за четыре месяца – сто двадцать дней с того момента, как он дал нам эту работу».

Приведение членов группы к присяге состоялось 6 февраля в Вашингтоне. Приступив к делу, Армстронг был в глубине души уверен, что расследование гибели Challenger будет проведено внешним органом, а не NASA, как это происходило с пожаром на Apollo 1 и происшествием на Apollo 13. «Как обычно, строгие дознаватели были где-то рядом, в любом случае выполняя свою работу и не слишком затрудняя себя общественными обсуждениями и другими делами, которыми занимались члены комиссии. Так что, возможно, в конечном итоге общение с публикой не особенно повлияло на расписание расследования».

Объяснение Роджерсом того, почему работа комиссии должна быть полностью открыта для общественности, оказалось убедительным даже для Армстронга. «Вначале Билл поговорил со всеми членами комиссии о своих ожиданиях и о некоторых вещах, которые, на его взгляд, имели значение. Например, он считал очень важным, чтобы члены комиссии были в курсе того, как общественное мнение выражается через средства массовой информации. Поэтому он предлагал всем каждое утро читать Washington Post и New York Times – о таком я точно никогда не подумал бы и не стал бы этого поощрять. Он понимал эту часть уравнения.

Он занимал твердую позицию, с которой я, разумеется, согласился, насчет того, что расследование должно быть единым целым, а мы обязаны найти способы унять других заинтересованных лиц, которые хотели бы сделать нашу работу или, по крайней мере, оказаться благодаря этому в центре всеобщего внимания. Так, поначалу Билл был занят встречами и разговорами с председателями комитетов в Белом доме и Сенате.

В качестве компромисса наша комиссия должна была периодически отчитываться перед Конгрессом. Мы приезжали на Капитолийский холм и рассказывали, как продвигается расследование, какие в нем были трудные моменты, по каким вопросам мы ушли вперед и какие сделали выводы на данный момент. Затем законодатели рассказывали средствам массовой информации о том, что они делают в Конгрессе и что они думают, но не затрагивая того, что происходит во время расследования.

У нас было гораздо больше общественных слушаний, чем в любом другом расследовании катастрофы, в котором я когда-либо участвовал ранее. То есть для меня это оказалось нововведением. В том, что орган, проводящий расследование, был публичной организацией, имелись свои плюсы и минусы. К первым можно отнести то, что это позволяло нам дать широкой общественности отчет о ходе работ, но также у некоторых людей появлялась возможность покрасоваться перед камерами».

Как вице-председатель комиссии Армстронг в силу занимаемой должности присутствовал во всех подкомитетах. «Возможно, я посвятил большую часть своего времени этой катастрофе, потому что чувствовал, что если мы не вынесем по ней точное решение, то все остальное будет просто зря. Потому я хотел быть ближе к этому». Председатель каждого комитета решал, какие вопросы они будут рассматривать, и каждый устанавливал собственное расписание слушаний и докладов, а также поездок на объекты, где они осматривали оборудование, чтобы понять, как оно работает. «В департаменте юстиции мы позаимствовали систему для отслеживания всей информации и документов, а также правильного их хранения так, чтобы мы могли в любой момент могли извлечь из нее все, что захотим. Все данные были как в письменном виде, так и внесенные в компьютер, и это хорошо, поскольку в результате расследования мы создали почти 6300 документов, в которых насчитывалось в целом 122 тыс. страниц, кроме того, было 12 тыс. страниц, относящихся к следствию, и 2800 страниц расшифровок звукозаписей», – добавил Нил. Армстронг отчасти провел собственное частное расследование, разыскивая информацию и идеи с помощью личных контактов, которыми он обзавелся за тридцать лет работы в NASA и аэрокосмической отрасли. «При случае я говорил с людьми с глазу на глаз. На это не было никаких запретов со стороны нашего председателя, поэтому я делал это, не колеблясь.

Думаю, мы пришли бы практически к тем же выводам и без публичных слушаний. Что же до того, продвигалось бы без них расследование быстрее, то, поскольку доказательство нашей гипотезы [о том, что “причиной катастрофы шаттла Challenger стало разрушение уплотнительного кольца твердотопливного ускорителя… из-за конструкторских просчетов, которые сделали конструкцию чрезвычайно чувствительной к множеству различных факторов”, в том числе к низкой температуре воздуха] появилось только тогда, когда мы наконец достали последний обломок корпуса со дна океана, конечный результат просто не мог родиться раньше».

Армстронг остался доволен финальными выводами комиссии и ее рекомендациями. «Думаю, заключения и полученные результаты были верными, и полагаю, наше описание того, как произошла катастрофа, было очень близко к идеальной точности. Имелось всего несколько противоречащих ему точек зрения и гипотез, и все они не прошли проверку временем». Нил сыграл ключевую роль, заложив основу способа мышления, который позволил создать итоговый отчет комиссии. «Я доказал коллегам, что эффективность наших рекомендаций обратно пропорциональна их количеству. Чем меньше, тем лучше. Далее, давайте удостоверимся, что мы не велим NASA делать что-то, чего оно сделать не может». Группа выработала около шестидесяти рекомендаций, число которых в итоге было сокращено до девяти.