И Ли послушно выполнила указания Джейн.

— А что, если мы сделали что-то не так, бабуля? Что тогда будет?

— Скорее всего, ничего. Но так как мы действуем вслепую, то должны быть предельно осторожны. Сто двадцать две черепашки рассчитывают на нас.

— Теперь понимаете, что я имела в виду, когда говорила, что она все это принимает слишком близко к сердцу? — спросила Джейн.

— Ну а теперь приступай к самой приятной части работы, — с необычным для нее терпением наставляла бабушка Ли. — У нас будет самая большая в мире охота за пасхальными яйцами. Мы находим кладки, раскапываем их, переносим в безопасное место и снова закапываем.

— Сделай это сама, бабуля, — попросила Ли. — Я пока посмотрю.

— Нет, я хочу, чтобы вся кладка стала твоей. Ты поможешь мне следить за ней и всеми остальными. Но я хочу, чтобы ты положила в яму все яйца до одного. А когда они проклюнутся, я поручу тебе выкопать их, и они узнают тебя по запаху.

— Люси, так дела не делаются! — возмутилась Джейн.

— А вам, черт возьми, откуда знать?! — огрызнулась Люси.

Ли вынула из ведра первое яйцо и посмотрела, как оно блестит в лучах майского солнца. Она держала яйцо очень осторожно и удостоверилась, что оно смотрит в нужную сторону. Голова Ли почти исчезла из вида, когда она положила яйцо на место, причем действовала она так же сосредоточенно, как священник, выкладывающий гостию на напрестольную пелену. Положив яйцо, Ли посмотрела на взрослых и от всех троих получила одобрительный кивок.

У Ли ушло почти полчаса на то, чтобы заполнить яму черепашьими яйцами, а под конец, когда девочка обрела уверенность и сноровку, дело пошло быстрее. Сначала каждое яйцо было для нее драгоценным, но затем она уже вполне освоилась и не боялась брать его в руки.

Потом Люси научила ее засыпать яйца тем же песком, что они вынули из ямы, и утрамбовывать его так же плотно, как это делала трехсотфунтовая самка черепахи, чтобы спрятать кладку подальше от хищников. Они разглаживали песок над гнездом, а Джейн уже двигала к нему проволочную сетку, как вдруг с пристани послышался мужской голос:

— Ма, эта сучка опять тебя достает?

Я поднял глаза и увидел своего брата Джона Хардина: он стоял без рубашки и глазел на нас из-за ворот.

— Джек, совсем забыла тебе сказать. Вчера вечером твой брат приехал из Колумбии.

— Привет, Джон Хардин! — бросила Джейн и установила над гнездом проволочное ограждение. — Эта сучка не особо достает твою маму. Тут даже и говорить не о чем.

— Ма, может, мне ее побить? — спросил Джон Хардин.

— А ну помолчи! Они опять посадят тебя в психушку, если ты не придержишь язык, — сказала Люси.

— Джек, спасибо тебе большое за то, что навестил меня в больнице, — наконец обратил на меня внимание Джон Хардин. — Я все глаза проглядел, думал, что придешь, принесешь мне, как всегда, жареный арахис и миндальное печенье. Но нет, ты слишком велик для Джона Хардина. Ты ведь у нас слишком занят обсеранием французских ресторанов и дурацкими статейками о высушенных на солнце помидорах и бальзамическом уксусе, чтобы навестить младшего брата в дурдоме.

— Заткнись, Джон Хардин! Твой брат сам еще не оправился после того, как дал себя подстрелить в Риме.

— Джек, я совсем забыл об этом, — сказал Джон Хардин. — Извини. Я читал о том, что тебя подстрелили, и даже собирался лететь в Рим поухаживать за тобой. Правда, ма?

— Конечно-конечно, милый, — ответила Люси, наблюдая за тем, как Джейн накрывает сеткой кладку, а затем доверительно шепнула мне: — Он был в таком состоянии, что и так всю дорогу летал. Ему для этого можно было и в «Дельту» не звонить.

— А что это за прекрасное создание? Неужто несравненная мисс Ли Макколл?

— Здравствуйте, дядя Джон Хардин.

— Скорее беги сюда и поцелуй своего дядю, — улыбнулся Джон Хардин, а Ли умоляюще посмотрела на меня.

Джон Хардин распахнул ворота, и я увидел, что он совсем голый.

— Джон Хардин, почему бы тебе не пойти одеться, — покачал я головой. — Ли еще не приходилось обнимать голого мужчину.

— Спасибо, папочка, — прошептала Ли.

Джейн и Люси, отбросив работу, уставились на Джона Хардина. Тот, нимало не смущаясь, гордо стоял в чем мать родила.

— Ма, я стал нудистом в больнице, — сообщил Джон Хардин. — Сейчас это для меня дело принципа, и я знаю, что ты поддержишь мое решение. Это вопрос веры, а не пустая прихоть. Точно говорю.

— А ну быстро натяни на себя чертову одежду, мальчик! — угрожающе произнесла Люси. — А не то я отрежу тебе кое-что этой лопатой и брошу в океан. Прикройся хотя бы перед невинной молодой женщиной. В жизни не слышала, чтобы такое вытворяли при свете дня.

Люси сдернула шляпу с головы Джейн Хартли и закрыла ею глаза молодой женщины, заслонив от ее взора бледные гениталии сына.

— Я ученый, Люси. Меня это вовсе не шокирует.

— А я мать, Джейн, и меня это еще как шокирует! — возмутилась Люси. — Джек, позвони в дурдом и скажи, что они плохо лечат нудистов.

— Ли, таким меня создал Господь, — гордо заявил Джон Хардин. — Неужели ты видишь что-нибудь отвратительное или отталкивающее в Его творении?! Я признаю, мой петушок довольно уродлив, но кто мы такие, чтобы критиковать творение рук Господа? Ты согласна?

— А что такое петушок, папочка? — поинтересовалась Ли.

— Пенис на американском сленге, — ответил я.

— Спасибо, папочка.

— Не за что, моя ненаглядная.

— Я считаю, что твой петушок очень даже красивый, Джон Хардин, — любезно сказала Ли.

— Слышишь, мамочка! Нельзя быть такой упертой ханжой! — возликовал Джон Хардин. — У каждого притворщика свое представление о красоте.

— Ты, наверное, хотел сказать: «у каждого зрителя…»[151], — поправила его Люси.

— Я сказал то, что сказал, и ничего более, — обиделся Джон Хардин.

— Ладно, говори что хочешь. Только прикрой чем-нибудь свой детородный орган.

— Детородный орган, — повторил Джон Хардин. — Это тебе не Плимут-Рок[152], мама дорогая! Ничего не случится, если ты скажешь «петушок», или «дружок», или «волосатый банан», или…

— Папочка, об этих словах я и говорила на днях, — обрадовалась Ли. — Я слышала их на детской площадке.

— Как только ты их все выучишь, то можешь считать, что ты на правильном пути и стала настоящей американской девочкой.