Остальные деньги со сделки испарились неизъяснимым образом. Ну, съездил несколько раз отдохнуть, купил шмоток жене, день рождения громко отпраздновал в модном месте. Ну не мог же миллион почти на такую дребедень ухнуться. Не мог, а ухнулся. Миллион, лежащий в коричневом чемоданчике, был последним. Нет, имелись, конечно, еще несколько, заныканных по тихим зарубежным счетам на черный день. Но от сделки последний миллион остался. Его он решил отдать родителям. Собственно, поэтому и сидел сейчас около их дома на скамейке у Патриарших. Это очень правильно, отдать последний миллион папе с мамой. Пускай у них будет безбедная старость. Им миллиона за глаза хватит. Алик расслабленно улыбнулся. Не совсем он еще все-таки, раз последний миллион отдает родителям. И не жалко ему миллиона ничуть. Честное слово, не жалко. Человеком он все-таки остается, хоть и помирился с миром. А ведь мучился, боялся, что не сумеет. Сумел…

«А почему им миллиона за глаза хватит? – гордясь собой, вдруг подумал он. – Мне ни на что не хватит, например. Как же так? Я же сын их и парень вроде скромный, как они. Все говорят, на отца похожим становлюсь сильно. Как же так? В чем ошибка и где конец этой гонки?»

Сердце неприятно ткнулось в ребра. Он вцепился в коричневый чемоданчик и медленно досчитал до десяти. Подобные вопросы иногда ему еще досаждали. Редко, но бывало. Слава богу, он научился быстро гасить эти приступы рефлексии. Помогали, как ни странно, банальности. Недооценивал он раньше банальности, а зря. Работали безотказно. И сейчас помогли. То, что дети должны жить лучше, чем родители, давно всем известно. Это нормально, это естественно. Это прогрессом называется. Ну а Планка?.. Идеал потому и идеал, что недостижим. Но стремиться к нему нужно.

Алик снова почувствовал сладость липового воздуха.

«Смысл жизни в том, чтобы никогда не задавать себе вопрос «В чем смысл жизни».

Он повторил про себя удачно найденную формулу несколько раз, совершенно успокоился и неторопливо, с удовольствием продолжил подведение итогов.

Отношения в семье стали значительно лучше. Мир в доме поважнее любых денег, пожалуй. Сразу после Нового года он повез жену в Рим. Впервые с рождения близнецов полетели вдвоем, без детей. Хотелось Алику приятное ей сделать. Делал, как мог. Водил по дорогим магазинам, скупал их практически оптом. Она отбивалась уже, а он заставлял ласково.

– Купи, купи, пожалуйста, пускай один раз наденешь. Пускай ни одного, все равно купи. Тебе так идет!

Ну и секс, конечно. Первый за последние два года секс без третьего в спальне. А точнее, без третьей. В Москве в их половой жизни всегда присутствовала няня. Радионяня. Ленка была сумасшедшей матерью и без радионяни супружеский долг исполнять отказывалась. Всхлипнут во сне близнецы, а кто-то из них раз в три минуты обязательно всхлипывал, и возмещение супружеских долгов резко прерывалось. При всем старании Алик в три минуты уложиться не мог. Паузы страшно бесили. Он начинал тихо ненавидеть жену, чувствовал себя ужасным отцом и от этого ненавидел ее еще больше. Она тоже любовью не сочилась. Материнский-то инстинкт поглавнее основного будет. Основной и нужен в основном только для реализации материнского. Однажды, когда Ленка в очередной раз убежала посреди процесса в детскую, Алик пожалел, что он не богомол. Убивает богомола самка после полового акта. И правильно: лучше бы убила его Ленка, чем жить так, мучиться…

Секс без радионяни оказался волшебным. Они вспоминали друг друга в Вечном городе Риме. В дизайнерском номере гостиницы, у испанской лестницы, и в кривых переулках у фонтана де Треви, и во вкуснейших римских ресторанчиках, каждую секунду вспоминали. Вспомнили. Нечто вроде второго медового месяца у них получилось. Но жизнь брала свое. Вернулись в Москву, опять начались поздние возвращения с работы, снова секс с радионяней, потом дети заболели по очереди. Не до секса, не до любви. Жизнь свое возьмет всегда, сколько бы денег на счетах ни лежало. Возьмет свое, а взамен даст усталость, протест глухой и недовольство. Раздражение иногда прорывалось. Раз голос повысил, два гавкнул усталый после работы, и понеслось… Он старался, честно, старался. Считал до десяти, занимался дыхательной гимнастикой. Помогало, но не всегда. Нескольких скандалов избежать не удалось. По крайне мере, они не молчали неделями, как раньше. Извинялись друг перед другом сразу, разговаривали о наболевшем. Секрет счастливой семейной жизни, в сущности, прост. Никогда не ложиться спать поссорившись. И все. Но чтобы разгадать этот секрет, Алику понадобилось почти двадцать лет, месяц жизни в гостинице, обыск в доме и временное помутнение рассудка. Не даются простые секреты просто. Сложные вещи выучить можно, а простые только вынести. На своей собственной шкуре вынести. Иначе никак. Не без трудностей и оговорок наладившийся мир в семье Алик записал в плюс. Дети радовали и уважали его, с женой – взаимопонимание. А что еще нужно нормальному взрослому человеку от семейной жизни? Если и нужно больше, то значит, человек не вполне нормальный и уж точно не взрослый. Романтик в розовых очках как минимум. Индивидуум, находящийся в ссоре с миром, балансирующий на грани безумия. Не он. Он, Алик, выздоровел, помирился с Вселенной и болеть больше не собирался.

Подтверждая правильность принятого решения, мимо скамейки проковыляла вечная бабка Пульхерия. Невзирая на наступившее лето, она была в толстом вязаном жилете и шерстяных перчатках с обрезанными пальцами.

– Лето балалайка, бля, лето, – пробубнила она вместо «здрасьте». – Лето, солнце есть, а света нету, темно в лужах, а в душах темнее, ходят, балдея, халдеи обалдуи. А вот хуй им, а не тепло, утекло лето туда, где их нету.

Бабка ехидно засмеялась и радостно протянула к Алику свои страшные руки. Повинуясь странному порыву, он вытащил пятьсот евро.

– Возьмите, бабушка, на голубей.

– На голубей? – удивилась старуха, но деньги взяла. – На голубей?! Дурачок, ты не их, ты себя пожалей. Они птички божьи, а ты ложью весь пропитан. Хоть и красив, хоть и упитан. А ложь. Ты деньги не трожь, они для кож вредны. Брось их, брось на землю, а то экзема. Да ты сам зема экзема. Сидишь, жужжишь, считаешь. И так полагаешь, и этак полагаешь. Не знаешь ни хуя, а туда же, в бурьян, искать бриллиантовых блох. А там ток, а там бог, ток бог, гоп бог, топ топ. Не лезь, чтоб ты сдох, лох. Сдох, сдох, сдох…

Алику надоели причитания безумной старухи. Он дернулся к ней, пытаясь вырвать отданную купюру. Она увернулась и неожиданно резво побежала в сторону Малой Бронной.

«Вот что бывает с людьми, которые с миром в ссоре, – глядя ей вслед, подумал он. – Гордыня все проклятая. Не надо себя самым умным считать. Достаточно просто уметь считать хорошо. Этого вполне достаточно для удачной жизни. Долой алгебру, да здравствует арифметика!»

По арифметике выходило, что все у него отлично. Дом, дети, деньги, жена не противная, положение в обществе, но…

– И никаких, «но»! – оборвал он сам себя. – Нет на свете никаких но. Не существует в природе, и точка!

Он счастливый человек, он понял многое. И многое у него есть. Даже друзья присутствуют, а это в современном мире редкость. Вспомнив о друзьях, Алик улыбнулся. С Семкой и Федей он теперь виделся часто. Первый раз после памятного разговора в ресторане они пересеклись случайно. Но каком-то форуме или чтениях, короче в хлеву, где власть регулярно устраивала сбор подшефных ей дойных коровок. Столкнулись нос к носу в перерыве, стоя в очереди за стаканом шотландской односолодовой анестезии. Без обезболивающего выдержать ощупывание вымени жесткими властными пальцами не представлялось возможным. Столкнувшись, они посмотрели друг на друга смущенно и неуверенно протянули руки для рукопожатия. Тайна их объединяла. Страшная и стыдная тайна… После долгого молчания ситуацию разрядил Сема.