Уильям одобрительно опустил уголки губ и выгнул брови:

— Может, ты и не настолько пустоголова, как твоя мать. Она всё грезила о большой и чистой любви, домике у моря, детишках и прочей лабуде. — Он досадливо плюнул в сторону залива. — Как?! Как можно, имея такой редкий дар, пустить его на самотёк? — Уильям, казалось, разговаривал с самим собой. Его монолог становился всё более эмоциональным: так вскрывают давно образовавшийся нарыв, и весь гной, накопившийся за столько времени, льётся из раны, даруя облегчение больному.

— «На самотёк»? Что это значит? — Амелия, забывшись, подалась вперёд, но я преградил ей путь — не стоит соваться к этому безумцу в минуты его откровений.

Декабрь 1873 г.

— Уильям! Уильям! — Сара, на ходу поправляя вечно сползающие очки, резво сбегала по главной лестнице Хогвартса и размахивала каким-то пергаментом. Её чёрно-жёлтый галстук нелепо болтался на шее — она никогда не отличалась аккуратностью.

— Что случилось? — скучающе спросил я, без интереса глянув в её сторону. Мне до жути хотелось пробраться сегодня в Запретную секцию, пока библиотекарша чаёвничает с подругами. А тут эта Мэллори…

— Представляешь, мне предложили стать Хранителем! Профессор Кларк сказал, что…

— Хранителем? Надеюсь, ты отказалась? — я откинулся локтями на перила и смерил её презрительным взглядом.

— Почему? — она осеклась и потупила взор. — Во мне разглядели того, на кого можно положиться! — с бóльшим энтузиазмом выпалила Сара и крепче прижала к себе многочисленные учебники.

— Ну ты и дура! — я толкнул её плечо своим и устремился вниз, пока в библиотеку не набежали тупые заучки, проводящие там львиную долю своего свободного времени.

***

— Она всегда всё терпела, — желчно выдал Уильям. — Никогда не жаловалась, не давала отпор, смиренно глотала все оскорбления, чем бесила ещё больше.

— Какой же ты урод, — сквозь зубы процедила я.

Образ матери в моей голове рушился стремительно и очень болезненно: я всегда представляла её стервозной звездой школы, чья нежелательная беременность испортила бы её карьеру и личную жизнь. А тут…

Стало нестерпимо жаль её. Захотелось обнять, прижать к себе и попросить прощения. За все те гнусные мысли, когда я считала, что она бросила меня по своей воле. Сейчас же пазл складывался, и проявляющаяся картина не сулила ничего подобного.

— Ха! «Урод». Я и не такое слышал в свой адрес, так что придумай что пооригинальнее. — Уильям немного помолчал, а затем продолжил. — Как снег на голову свалилась новость о том, что Сара беременна. Она и до этого не так много времени уделяла тренировкам с древней магией, а тут и вовсе перестала появляться в Выручай-комнате. Бродила по лавкам и выбирала тупые чепчики да пелёнки. И всё из-за тебя!

Было ясно, что эти воспоминания бередят его душу, илом с речного дна поднимают злость и негодование. То же самое творилось и со мной.

— Из-за меня?! Я что, просила себя рожать? Ты в своём уме?

Он будто не слышал меня, а лишь безостановочно причитал:

— Кто только вдалбливает всю эту чушь в ваши тупые головы?! Про семью, преданность, верность — всё это полный бред! Эти рабские традиции надо искоренять, уничтожать!

Уничтожать?..

— Так бедные волки пострадали из-за своей врождённой преданности? — догадалась я.

— Ненавижу преданность. Она сковывает, лишает свободы. Ненавижу, что после стольких попыток стать анимагом в конце концов превращаюсь в это.

— Думаешь, все твои несчастья из-за анимагической формы? — съязвила я, вконец потеряв остатки терпения. Отмахнулась, как от назойливой мухи. — Что случилось с матерью?

Гробовое молчание длилось от силы полторы минуты, но мне они показались вечностью.

Высокий пушистый тростник, растущий прямо около воды, приветливо шуршал и даже успокаивал. Гребешки волн, появляющиеся от студёного ветра, гипнотизировали, и казалось, что где-то там весело плещется рыба, кипит жизнь. На иссиня-чёрном небе загадочно укутался туманной вуалью месяц. Он немым свидетелем наблюдал за развернувшейся на земле очередной семейной драмой.

До чёртиков хотелось плюнуть на всё и спрятаться. Раствориться, слиться с сумраком леса, притвориться хоть мхом, хоть пнём — лишь бы все от меня отстали.

Август 1874 г.

— Сходи к повитухе или к кому вы там ходите, пусть избавится от этого!

— Уильям! Что ты такое говоришь?

Сара, как половая тряпка, ползала на коленях, умоляя меня оставить ребёнка. Я злился на неё за то, что плюёт на свой дар, ставит ещё не родившегося младенца превыше всего, забывает обо мне.

— Срок уже большой, повитуха ничего не сделает! Я не позволю! — её лицо исказилось гримасой страха, и мне на секунду стало её жаль. Я подумал: «Может, ребёнку передастся её дар, и я смогу вырастить из него нечто большее?»

В голову закралась мысль, что Сара нарочно тянула до последнего, чтобы стало невозможным избавиться от плода — но всё это стало неважным, когда родилась дочь, и мы поняли, что она унаследовала способности своей матери.

— Моему счастью не было предела! Днями и ночами я грезил о том, что наступит день, когда ты вырастешь, и я сделаю из тебя настоящую волшебницу. Настоящего бойца. Ты будешь лучше меня, лучше своей матери, лучше всех этих добреньких стариков, учащих нас, как жить. Но тут вмешалась его тётка. — Уильям неожиданно указал пальцем на стоящего вдалеке Гаррета. Тот встрепенулся и заметно напрягся. — Она никогда меня не любила. Эти Уизли, они вечно лезут не в своё дело. Тогда она только-только заняла пост заместителя директора, и её амбиции взлетали выше, чем гиппогриф.

— Матильда?.. — я опешила, и весь мой вроде бы собравшийся воедино пазл снова рассыпался. — При чём тут Уизли?

— А вот ты у неё и спроси, какого чёрта она сунула свой нос в наши с Сарой семейные дела?!

Гаррет на негнущихся ногах медленно придвигался к нам, а я в свою очередь отступала к нему — дело приобретало странную и подозрительную завязку. Я чувствовала, что Гаррету надо уходить отсюда. И поскорее.

— Что она сделала? — вмешался Себастьян.

Нам всем хотелось поскорее добраться до сути.

Апрель 1875 г.

— Ей всего лишь месяц! Как вы можете разлучить мать и её дитя? — вопрошала Сара, как всегда наматывая на кулак сопли. Матильда сочувствующе стиснула её ладонь и жалобно поджала губы.

— Пойми, Сара, твой муж… он монстр, — еле слышным шёпотом, будто я не мог услышать его, стоя за приоткрытой дверью.

— Кто ты такая, чтобы тут распоряжаться? — я ворвался в комнату, и лицо Матильды скривило злостью и ненавистью.

— Я уже всё сказала Саре. — Она