Я думала о кармелитках с их вниманием к понятию «страсть» и о буддизме, который, с другой стороны, такое же большое внимание уделяет понятию «безмятежность». Это противопоставление показалось мне более важным, чем вековой спор о существовании Бога, который обычно ведут представители этих групп и в котором я совершенно не вижу смысла. Мне неожиданно пришло в голову, что в обычном понимании слово «страсть» ассоциируется с влечением, желанием что-либо или кого-либо заполучить, страхом потерять это, жаждой обладания. А что, если ты испытываешь страсть, лишенную всего этого, не привязанную к чему-то конкретно, чистую и незамутненную страсть. Какой будет такая страсть, что она будет значить? Я задумалась о тех моментах во время медитаций, когда чувствовала, что мое сердце открыто, — это ощущение было прекрасным до боли, это было чувство страстное, но не связанное с влечением к кому-то или чему-то конкретному. И тогда у меня в сознании соединились эти два слова, составив единое целое. Страстная безмятежность. Страстная безмятежность. Ты испытываешь страсть ко всему в жизни, к своей связи с духом, ты проникаешься этим до самых глубин своего существа, но ты не испытываешь ни к чему влечения и ни за что не держишься — вот какой смысл обрело для меня это словосочетание. Оно показалось мне полным, совершенным, закругленным и бросающим вызов.

Все это кажется очень нужным мне, очень глубоким, очень соответствующим сути того, что прорабатываю много лет, начиная с перемены имени. Похоже, что первую часть своей жизни — до того как был обнаружен рак — я училась страсти. А вторую — безмятежности. А теперь учусь соединять их вместе. Как это важно! И, похоже, это умение медленно, но верно проникает во все сферы моей жизни. Я, как и раньше, могу идти разными путями. Но сейчас я, похоже, наконец-то ясно вижу дорогу этого «путешествия без цели».

Что же касается стоящей передо мной задачи, то она — в том, чтобы со страстью стремиться к жизни, но не держаться за результаты. Страстная безмятежность. Страстная безмятежность. Как это точно!

По большей части это была та самая рубка дров и таскание воды — работа, которую Трейя делала с хладнокровным рвением. Мы позволили себе погрузиться в мелочи и заботы повседневной жизни, которая теперь проходила под знаком невероятно строгих требований программы Келли — Гонзалеса. И стали ждать результатов тестов, от которых зависело наше будущее.

Боулдер, июль 1988 года

Дорогие друзья!

Вот уже несколько недель, как мы вернулись из Германии, и теперь от души наслаждаемся переменчивой погодой Скалистых гор, проказами наших собак и тем, что родные и близкие рядом с нами.

Разумеется, сейчас моя основная цель — лечиться, насколько это возможно. Моя лечебная программа — смесь метаболической экологической программы Келли (биодобавки, энзимы поджелудочной железы, диета, разнообразные методы очистки организма) с медитацией, визуализацией и чтением духовной литературы, а также акупунктура со специалистом из Тайваня (принадлежащим к школе, чей девиз «Если это не больно, то не поможет», — мы нашли его по рекомендации Майкла Броффмана (живущий в Сан-Франциско специалист по китайской и американской медицине); глубокомысленные консультации у местного онколога; физкультура и как можно больше прогулок на свежем воздухе. Я начала искать местного психолога и немного возобновила занятия йогой.

Распорядок дня диктуется моей программой лечения. Кен встает в пять утра и несколько часов медитирует, перед тем как впрячься в свои ежедневные обязанности «няньки»[131]— уборка, стирка, хождение по магазинам и приготовление овощных соков в огромных количествах! Я сплю как можно дольше, обычно до половины десятого или до десяти (по-моему, я никогда не ложилась спать раньше полуночи). Потом начинаю утренние процедуры, по большей своей части продиктованные программой Келли. К тому моменту, когда я окончательно просыпаюсь, уже принимаю две из семи ежедневных доз энзимов поджелудочной железы (шесть капсул) — одну в полчетвертого, вторую — около семи утра. Встав, тут же принимаю диабетические лекарства и тироиды. После этого мне надо немедленно позавтракать, ведь иначе я собью режим приема следующих порций энзимов и пищевых биодобавок (примерно по тридцать таблеток на каждый прием пищи) на оставшийся день. Я начинаю со смеси из четырнадцати разных злаков (измельченных накануне вечером и на ночь замоченных в воде), а Кен, как правило, варит мне одно-два яйца, чтобы было чем закусить огромную кучу биодобавок. Тем временем делаю кофе для утренней кофейной клизмы, чтобы он остыл, пока я ем; еще мне можно выпить одну чашку кофе в день, потому что это может быть полезно при моем метаболическом типе. Должна признаться ее я жду не дождусь…

Пока я ем, смакую свой кофе и любуюсь в окно на лесистую долину внизу, я читаю — в последнее время «Отрицание смерти» («Denial of Death») Беккера[132], «Открытый ум, открытое сердце: Созерцательное измерение Евангелия» («Open Mind, Open Heart: The Contemplative Dimensions of Gospel») отца Томаса Китинга, «Рамана Махарши и путь самопознания» («Ramana Маharshi and the Path of Self-Knowledge») и «Учение Рамана Махарши» («The Teaching of Ramana Maharshi») Осборна. Я чувствую себя хорошо оттого, что мне постоянно напоминают великие духовные истины теперь, когда я постоянно сосредоточена на своем теле и его состоянии, постоянно пугаюсь вспышек в левом глазу или того, что онемела левая нога, когда вновь и вновь вынуждена отождествлять себя с ним, захваченная врасплох мощной, фундаментальной волей к жизни, которая поднимается откуда-то с клеточного уровня, когда снова и снова отождествляю свою Самость со своим эго, или телом. Коварная штука — тратить так много энергии на излечение, раздувать огонь жизни и свою волю к жизни и в то же время не хвататься все сильнее за жизнь и не отождествлять себя с этой эфемерной агломерацией клеток, от которой так сильно зависит то, что называется «я», чем бы оно ни было!