Мартин не отвечал — должно быть, ему тяжело было катить тележку. Визг подшипника и дребезжание стали громче.

— Я давно говорил, проще извести их всех. Подумаешь, наружный пояс охраны… Какая охрана, если их молодняк то и дело пытается проникнуть на базу!

Туран осторожно выглянул из ниши. По проходу шли двое: крепкий мужик в комбинезоне, с кобурой на ремне, толкал тележку, где лежал металлический ящик, рядом шел пожилой, тоже в комбезе, но без кобуры.

Разин шагнул из ниши, когда они прошли мимо, и двинул пистолетной рукояткой в затылок того, что помоложе. Второго схватил за шиворот и толкнул к стене, Белорус навел на него автомат.

— Пикнешь — убью! — прошипел он.

Туран вышел из укрытия.

— Проверь лестницу, — приказал Разин, стоя над растянувшимся на полу телом. — Белорус, вяжи этого.

Туран, пройдя к лестнице, прислушался. Где–то далеко раздавались голоса, но слов было не разобрать.

— Чисто, — сообщил он, возвращаясь.

Он обернулся. Белорус связывал ремнем оглушенного Мартина, Разин навис над съехавшим по стене стариком.

— Где Губерт? — он говорил тихо, едва слышно. — Здесь? Или ниже?

— Н–не… н–не… — губы старика дрожали, он едва лепетал, — не у–убивайте… я кладовщик, я ничего не…

Разин упер пистолет ему в лоб.

— Считаю до трех. Раз…

— Губерт… он… он ниже… — Кладовщик прижал руки к груди, зажмурился и выдохнул: — На третьем уровне!

— А мы где?

Тот открыл один глаз.

— На складе… Второй уровень.

Белорус обшарил связанного, вытащил из кобуры пистолет и встал рядом с Разиным.

— Видеокамеры на всех уровнях есть? — спросил тот.

Кладовщик помотал головой.

— Главный только за монахами следит.

— Сколько всего уровней на базе?

— Че… четыре.

— Какие охраняют?

— На четвертом инженер, там серверная и комната охраны.

— Почему его охраняют?

Старик удивленно заморгал и сказал:

— Там же вход в депо.

Сверху донесся топот, по лестничной площадке уровнем выше загремели кованые сапоги.

— К нам гости, — Туран, подняв автомат, глянул в сторону лестницы.

— Уходим, быстро, — решил Егор. — Рыжий, кладовщика берем с собой.

Белорус схватил старика за шиворот, оторвал от пола и толкнул вперед. Разин откатил тележку в ближайшую нишу, потом затащил в нее тело Мартина и повторил:

— Уходим. На третий уровень. Губерт ждет.

Вокруг булькало, чавкало, иногда плескалось, обдавая лицо жирными брызгами. Ленивый поток грязи тащил Альбиноса по широкой трубе. Он не чувствовал запахов, но это легко объяснимо — был с ним как–то случай на Крыме, когда, охотясь с компанией следопытов на катранов, он сорвался с уступа в расселину с серными гейзерами. Вонища была еще та, нюх отшибло аж на декаду. Свойство у организма такое…

Альб скривился от боли в пояснице, куда попала пуля, выпущенная охранником из штуцера, и закрыл глаза. Все равно кругом темнота и сплошное дерьмо. Большой извилистый нужник рядом с Киевом, по которому его несет течением… Хотя нет, не рядом с Киевом, а под останками древнего города. Или над ним? Он запутался в рассуждениях, не знал, в каком направлении его уносит, где обрывается поток и вообще, где Альб находится. А ведь хотел песню про болото и туман сложить. Ну уж нет, теперь ни за что и никогда. Никаких болот — даже в мыслях.

Поток заметно ускорился, Альбиноса начало разворачивать, где–то сбоку чавкнуло, потом громко зажурчало. Звук был таким, будто из раковины пробку выдернули, чтобы слить воду. Стало теплее, в трубу выплеснулась еще какая–то дрянь — подогретая.

Альбинос подумал, что может очутиться в болоте рядом с островом, где полно хищных миног или по–рыбарски — чудов. Они накинутся на него и разорвут на кусочки… Тут его резко потянуло вниз. Альб отчаянно замахал руками, выискивая в темноте какой–нибудь выступ, торчащий из стены прут, что–нибудь такое, за что можно удержаться, но пальцы хватали лишь пустоту. Он с головой ушел в жижу, успев глотнуть воздуха. И позволил течению нести себя дальше, начал считать про себя, слушая удары обоих сердец. Еще в юности, когда жил в племени на Крыме, он мог просидеть под водой дольше всех. Полторы тысячи ударов сердца, шутка ли, но сейчас это было не так важно. Альбинос не знал, куда его тянет и хватит ли воздуха в легких. Он постарался расслабиться…

Неожиданно в уши ворвался шум бьющего о камни потока. Альб открыл глаза. Мелькнула отвесная стена — он падал, окутанный жирными грязными брызгами, навстречу бледному светлому пятну.

— Вот дерьмо! — успел сказать Альбинос. Скрестил руки перед лицом, выгнул спину, чтобы защитить голову… И последнее, что увидел, когда его приложило грудью о бетонный выступ, был всполох силовой брони.

…Альб не помнил, сколько провалялся в беспамятстве. Ныли грудь и поясница, в руке пульсировала острая боль. Он лежал в мягкой влажной куче, присыпанный мусором, почти целиком утонув в рыхлой вонючей массе.

Перед глазами плавали разноцветные круги, сплетаясь в дикий узор. Альб тряхнул головой, круги потускнели.

Где он? Тусклый свет лился откуда–то сбоку, бесформенная тень, отдаленно напоминающая человека, заслонила обзор. Существо показалось крупным. Оно ткнуло его копьем, метя в грудь.

Альбинос левой рукой перехватил наконечник и дернул на себя, подавшись навстречу незнакомой твари. Она заверещала, когда копье вывернулось из рук, пошатнулась от рывка и попыталась сбежать. Но Альбинос оказался проворней, ударил тварь в шею, опрокинув на спину, прыгнул на нее и занес копье.

От резких движений затошнило, перед глазами опять поплыло. Сил добить напавшую тварь уже не осталось. Копье едва не выскользнуло из дрожащих от напряжения пальцев.

— Не убивай Кажуку, — услышал Альбинос на крымском наречии.

Голос скрипел, словно с ним говорил старик. Или старуха?

Альб присмотрелся. Оказалось, что под ним совсем небольшая тварь — толком не придя в себя, он посчитал ее крупной и сильной, когда она хотела ударить копьем сверху, стоя враскоряку над ним.

— Не убивай Кажуку, — повторил скрипучий голос. — Кажука плохого не хотела, Кажука никогда плохого не делала! Покушать хотела, покушать немножко, Кажука хорошая, не бей Кажуку, не обижай…

Под Альбиносом шевелился ворох тряпья, из которого торчали тонкие, будто цыплячьи, косточки, едва обтянутые дряблой плотью. Существо ворочалось, барахталось и без конца повторяло скороговоркой на южном наречии:

— Не убивай Кажуку, Кажука только покушать хотела. Не обижай, не бей…