В-третьих, следует отметить, что «выплескивание» славянских племен на территорию Великой равнины отличалось от гигантских переселений народов IV–VI веков еще и тем, что в новых местах переселенцы не наблюдали следов более высокой цивилизации. Если готы, осевшие от Паннонии до Испании, и вандалы, завоевавшие Северную Африку[107], как позже и норманны, подчинившие себе часть Франции, Британию и даже южные районы Италии[108], осваивались на римских землях, где они находили развитую инфраструктуру, города и живую память о самом мощном государстве недавнего прошлого (а некоторые из них ассимилировались и даже принимали участие в защите умиравшей империи от новых волн притекающих полчищ[109]), то расширение зоны, контролировавшейся славянскими народами, не приводило к созданию типичного европейского государства. Многие исследователи постоянно указывают на доминирование общинной собственности[110]; на отсутствие традиционной для европейцев примогенитуры как принципа наследования[111]; на условную власть князя, постоянно подтверждаемую народом на вечевых собраниях[112]; на возможность его призвания и изгнания[113] и на прочие моменты, во многом свидетельствующие о протогосударственном характере Древней Руси. Не подвергавшаяся угрозам с Запада на протяжении четырех-пяти первых веков своей истории, Древняя Русь оставалась окраиной Европы не только в цивилизационном или «технологическом» смыслах, но и в политическом, сохраняя не столько отсталые, сколько специфические формы социальной организации (подчеркнем, что мы ни в коем случае не идентифицируем «окраинность» с отсталостью).

В период своего становления Русь активно взаимодействовала с соседями (через нее пролегал один из важнейших торговых путей того времени, ее купцы достигали Персии, русские наемники участвовали в византийских военных экспедициях в Средиземном море[114], германские племена создавали оборонительные укрепления (марки) на восточных границах) и многое у них заимствовала. Однако по мере «взросления» русская цивилизация (и особенно ее высший класс) стала искать возможности сближения с каким-то из крупных государств — во многом пытаясь найти образец для подражания не на бытовом, а на политическом и идеологическом уровне. Варианты, имевшиеся у князя Владимира, известны[115] — но в итоге был сделан самый «естественный» выбор: коль скоро центр русской государственности неумолимо сдвигался к югу; важнейшим «иным» для русичей оставалась Византия; а христианство стало проникать в Киев начиная с середины IX века[116], сближение с восточной империей стало делом времени. По сути, с ключевого для Руси события — принятия христианства в 988 г. и начала эпохи «византийского просвещения» — стартовала современная история страны, которая описывается в ряде работ, и прежде всего в недавней книге Е. Кузнецовой и Э. Люттвака[117], как история рецепций, или заимствований, социальных, политических и производственных технологий из внешнего мира с их последующими адаптацией и развитием. Эта историческая особенность эволюции российского общества столь важна, что следует сказать о ней несколько слов, прежде чем перейти к рассмотрению отдельных волн, или этапов, такой рецепции.

Насколько нам известно, в отличие от концепции «фронтирности», теория «окраинности» никем специально не разрабатывалась, хотя для Руси/Московии/России этот контекст исторического развития представляется одним из наиболее важных, так как он может пролить свет на целый ряд характерных черт становления и развития нашего общества.

Логика развития окраинной территории определяется, на наш взгляд, прежде всего текущей целесообразностью, не в последнюю очередь в силу того, что здесь отсутствуют как исторические, так и идеологические рамки, а пространственные границы выглядят намного более условными и проницаемыми, чем в цивилизационных центрах, где за территории идет жестокая и постоянная борьба. Интересы окраинных обществ подвижны, и конфигурация таких социальных систем может довольно быстро меняться. Немного забегая вперед, можно заметить, как русский «центр» на протяжении условной тысячелетней истории страны проделал путь, аналогов которому не только в европейской, а, вероятно, и во всемирной истории невозможно найти. Сформировавшись в историческом ареале проживания славянских племен, в упоминавшемся уже треугольнике между Неманом, Карпатами и Днепром, он в результате славянско-скандинавского «синтеза» воплотился в Новгороде как успешном торговом городе и первом средоточии княжеской власти (на этом этапе политическое и социальное устройство серьезно напоминало принятое в Балтийском регионе, где доминировали викинги). Однако с развитием торговли между севером и югом основная активность сместилась далеко к югу; важнейшими политическими вызовами стали войны с кочевниками, с одной стороны, и с Византией — с другой; после как минимум полутора столетий такого движения новое ядро сконцентрировалось вокруг Киева, который еще более возвысился после крещения Руси и формирования княжеских домов вокруг киевского престола. Чуть позже, по мере того как постоянная колонизация повела русских на еще более «окраинные» окраины тогдашнего мира, началось возвышение Суздаля и Владимира, откуда влияние нового (пусть и фрагментированного) государства начало распространяться еще дальше на восток; этот процесс был прерван — но только на время — монгольским нашествием, в борьбе с последствиями которого именно обращенная к востоку часть Руси стала центром нового государства со столицей в Москве. Этот «восточный вектор» реализовался в полной мере после победы Московии над ослабевшей из-за внутренних противоречий Ордой за счет масштабной экспансии, приведшей русских в Восточную Сибирь и далее, к Тихому океану. Однако, «растекшись» до пределов, очерченных самой географией, и освоив все окраины на востоке, Московия обернулась на запад, откуда к этому времени стали исходить основные угрозы и вызовы; завершила свою историческую «реконкисту», сразилась с потомками викингов, и, превратившись в Россию, страна на очередной волне перемен переместила столицу в Санкт-Петербург, в каком-то смысле логически (но не субстанционально) замкнув исторический круг, начатый еще в эпоху норманнского влияния.