С мраморного неба то и дело срывались порывы ветра, который расшвыривал мусор, яростно дергал деревья за ветки, и наверняка грохотал карнизами домиков внизу, безжалостно пробуждая тех, кто имел наглость безмятежно спать в теплой сухой постели в тот момент, когда помокший озябший день не имел возможности даже согреться скудным солнышком.

Это напомнило мне Данилу. Но о нем думать не хотелось. Я всматривался в дорогу, выглядывая белый Додж Демон Саяны. Целую неделю почти не видел ее, если не считать нечастых встреч в коридорах Школы и еще более редких моментов, когда мы пересекались в детской ее нового дома. Это извело меня вконец, и сегодня я собирался с ней об этом поговорить.

Опасность, которую любимая ощущала разлитой вокруг, как и я сам, хоть и не так остро, вынудила нас разыграть весь этот спектакль с мнимой ссорой после очень удачно подвернувшегося поцелуя с Зояром в кабинете. Полагаю, мы справились на отлично, убедив всех присутствующих в холле нашего дома, что Драганы разругались вдрызг.

Я реально психанул, когда увидел, как демон целует мою супругу. Там особо притворяться не пришлось. Но мне было крайне тяжело произнести те слова, которые дали Саяне возможность собрать вещи, забрать двойняшек и уйти из дома. Никогда не сказал бы любимой подобного в реальности, но она сама настаивала на такой формулировке, когда мы договаривались о «спектакле» накануне ночью.

Но Саяна, видимо, и не подозревала, что те фальшивые слова настолько сильно ударят по ней. Ее лицо буквально почернело после этого, перепугав меня так, будто я и самом деле бросил ту полную ярости фразу в глаза жене. А когда она начала собирать вещи…

Наша импровизация удалась – даже слишком уж правдоподобно получилось. Меня на самом деле затрясло в тот день. Готов был прекратить все в тот же миг, ведь сердце рвалось от настоящей, а отнюдь не постановочной боли. Но вспомнил о слове, которое дал супруге ночью – что все выдержу. Вот и терпел, скрипя зубами и сходя с ума вдалеке от нее.

Но, похоже, мы промахнулись, цель ведь так и не была достигнута. Саяна полагала, что такого шанса, как этот, враги не упустят, не преминут напасть, пока Драганы разобщены, живут порознь – ведь наша сила именно в том, что мы вместе. Ангел Жизни – это два крыла, она правое, я левое. Почему именно я левое, кстати, спрашивал, но в ответ несся хохот.

Улыбнулся, вспомнив, как она смеется. Так давно не слышал этого! Снова вгляделся в дорогу. Нет, нет белого Демона. Где же ты, любимая? Все внутри горит, болит, сходит с ума без тебя! Скрипнул зубами, увидев джип Хана. Явился, крестоносец. Дай волю, развяжет войну, как мечтал его папаша. Сдержать гада может лишь Саяна.

Как бы ни пыжился Данила, рядом с ней он меняется до неузнаваемости. Становится похожим на нормального человека, светится изнутри, сволочь, и готов сделать все, что она захочет. Потому можно не сомневаться, что рыбинский инцидент вскоре можно будет считать исчерпанным. Выводы сделали, уроки извлекли, виновных отдали Хранителям – из их тюрем обратного хода нет. Впредь будем умнее.

Мазнув по Хану взглядом, я направился в дом. Посмотрел на витражные оконца в холле, которые улиткой убегали вверх на шесть надземных этажей. Пожалел, что Саяны нет рядом, ей они очень нравились.

Однажды она заставила меня, глядя на них, кружиться, как ребенка. Взяла за руки и, хохоча, сделала из мужа юлу. Что ж, любимая всегда вертела мной, как хотела, и это было так же сладко и ярко, как тот миг, когда витражи слились в сплошное разноцветное сияние, а тело стало невесомым, будто парящим в этой красоте.

Глава 11 Желание

Наблюдатели уже ждали нас. Во главе длинного овального стола в конференц-зале восседала бабушка Саяны. С недавних пор ее разумом завладели модные тенденции об очищении организма.

Вот и сейчас наша детокс-леди в одной руке сжимала коктейль с зеленой жижей, напоминающей перемолотую блендером лягушку, в другой держала сигарету. Не удивлюсь, если в полезном напитке имелась немалая доза водки – для обеззараживания, разумеется.

Рядом расположились ее подпевалы, они же зам и ассистент. Теперь Наблюдатели носили тату в виде глаза на тыльной стороне руки, а не чуть выше границы ребер, но суть не изменилась. Та же политика невмешательства, бесполезная, как и они сами.

- Добрый день, Горан, - Лизавета радушно мне улыбнулась.

Как сказала бы Саяна, решила прикинуться бабушкой с букетиком одуванчиков?

- Добрый день, Лизавета, - отозвался я.

- Как ты посмел обидеть мою внучку, стрекозел бессмертный? – рыкнула она, тут же показав зубы и глядя на меня так, будто я на ее глазах младенца Иисуса подушкой задушить пытался.

Вот что мне нужно ей ответить? Честно признаться, что все это лишь инсценировка, чтобы враги проявили себя, поторопились, ошиблись? Огребу от Саяны – уже по-настоящему.

- Чего молчишь? – она прищурилась. – Натворил дел, сказать нечего?

- Именно так, - эта формулировка мне подходила.

- Замолвить за тебя словечко? – Лизавета сделала затяжку и выпустила под потолок несколько колец дыма.

Интересно, что в ее сигарете? Аромат интригует, так сказать.

- Спасибо, мы сами разберемся.

- Уверен?

От ответа меня спас Давид Гор. В отличие от Главы Наблюдателей, к Главе Хранителей время было безжалостно. Глубокие складочки-ямочки на щеках при улыбке делали его похожим на шарпея. Скоро он станет похож на льняные брюки, которые после стирки высушили, скатав в комок.

Хотя, Саяна не допустит и уговорит его все-таки выпить ее кровь, мотивируя это тем, что он нужен этому миру живым и в здравом уме. Но если следом эта и так неравнодушная к моей жене бородатая задница начнет подбивать к ней клинья, в дом не пущу, встану на пороге с гранатометом!

Я пожал ему руку и смиренно прошел по второму кругу укоров за то, что обидел супругу. А потом в комнату впорхнуло солнышко. Мое солнышко!

Увидел ее, нежную, стройную, совершенную, и сердце забилось так, словно хотело выпрыгнуть в ладошки Саяны. Внутри пронеслось обжигающее цунами, сворачивая меня воронкой желания, счастья и такой пронзительной нежности, что готов был застонать в голос от переизбытка ощущений!

Голубое платье танцевало вокруг длинных голых ножек, покрывая их поцелуями, как хотел бы я сам, тая под взглядом светло-дымчатых, в васильковую крапинку глаз.