Тени накладывались друг на друга. Протестантство на капитализм, они вместе — на Американский континент, породив либерализм. К нашему дню теней спрессовалось так много, что они закрыли небеса, и прекратили само Богоискательство. Теперь Запад говорит, что он просто живет, хотя жизнь без движения означает уже саму смерть. Лапы и зубы государства США держат под собой трепещущую плоть мира, но они уже почти мертвы, надо только набраться сил, чтоб сбросить с себя коченеющие челюсти и когти. Правда, придется еще побороться с трупным ядом, который через укус мертвых зубов попал-таки под нашу кожу…

Но был на Земле еще один путь Богоискательства, как жива на белом свете другая христианская цивилизация. Эта цивилизация — наша, Православная, и у нас тоже есть свой Богоискательский путь. Он шел по простору наших лесных и степных земель, объял Сибирь, и коснулся даже той самой Америки. Когда на Земле искать стало негде, Русский путь устремился в Небеса, в блестящее звездами пространство. Одновременно поиск шел и в недрах человеческого общества, идея достижения на Земле высшей справедливости красной нитью проходит сквозь русскую историю. Ибо путь в Небеса, как мы знаем, открыт только лишь для Избранных. Но Избранными по русской мысли должны сделаться все…

Наше Богоискательство никогда не было множеством бросков в разные стороны, когда мысли о подъеме в гору приводят к провалу в яму. Оно всегда было одной дорогой, цель которой растворяется в синеве небес, но на каждом шагу она ощутима. В отличии от западного, русское Богоискательство не породило теней, оно никогда не упиралось в свой тупик, не уперлось оно в него и по сей день. Ему только лишь заградили дорогу зловещие западные тени, которые сегодня упали на наш путь. Но тень — сущность неопасная и невесомая, страшна она только лишь для того, кто верит (и жаждет верить) в ее твердость и непролазность.

Взглянем же на основные западные учения и рассмотрим их на предмет «ядовитости» для русской жизни.

Перед глазами проплывают черно-белые портреты благообразных людей прошлого. По их лицами видно, что все они — кабинетные писаки, их лиц редко когда касались солнце или ветер. Они не совершали подвигов, и рассказ о каждом из них был бы совсем не интересен. «Там учился, там и сям жил, и писал-писал-писал», только и можно сказать об этих личностях. Что до их злодеяний, то можно предположить, что едва ли кто из них совершил своими руками большее, чем убийство мухи, ненароком заползшей на исписанный лист.

Но… Все они были душегубами. Именно в прямом смысле этого слова. Они никого не лишали жизни, но они жадно истребляли души, и не отдельных людей, а целых народов. Истребили они и душу моего, русского народа. Поэтому о некоторых из них следует поговорить подробнее (всех их просто не охватить в одной работе). И я выбрал из них четырех.

* * *

В клубах тумана купается знаменитый Биг Бен. Его яростный грохот против тумана слабее даже взмаха ладошки. Туман остается неподвижен, он подобно шапке накрывает наземную суеты, пряча ее от невидимых небесных глаз… Многие из суетящихся внизу людишек рады белесой шапке. Небесные глаза, если они есть, никогда не разглядят их движений в это время, а потому можно быстренько сделать что-то, что показывать небесам и не следует. Обхитрить кого-нибудь, например. Не на много, но самих туманных деньков тут много, потому, глядишь, так когда-нибудь и разбогатеешь…

В одном из домиков, затянутых в туманный плащ, на кровати лежал старый еврей с всклокоченной бородой. Он не делал никаких дел, ибо он умирал, и это составляло его единственное, но нескончаемо великое дело. Все свободное место комнаты занимали мелко исписанные по-немецки и по-английски бумажные листочки — плоды трудов старого еврея. Три чернявые девушки суетились вокруг умирающего, беспощадно отбрасывая в сторону листики, а то и подавляя их ногами. Сейчас им было не до них, важнее были жаждущие воды губы умирающего. Но уже завтра они бережно соберут все попранные листочки, сложат их, и будут думать о том, как дать им свинцово-печатную жизнь. Ведь больше их отец не напишет и буквы, свою самую последнюю точку он уже поставил. И точки этой не найти, так перемешались бумаги, и не виден уже последний лист. Может, вот это — он. Скомканный, что под кроватью лежит?! Или не он?..

Дочки любили отца, который целыми днями не выходил из своего кабинета, скрипя за дверью пером и шелестя бумагами. Когда они входили, то он не глядя обнимал их левой рукой и гладил по голове. Рука же правая оставалась на своем боевом посту, среди дебрей рукописи. И лишь теперь он весь перед ними, и правая рука впервые оставила положенное ей место, и покорно легла рядом с левой…

Завтра его похоронят. А бумажные крылья сочинений понесутся над всей Землей, ведь на них начертано самое последнее, самое верное и окончательное учение. Все в мире познано, он сделался стеклянно-прозрачным, и потому можно разглядеть и самое потаенное, что есть в нем. Его совершенство, которого люди, сами того не ведая, ожидали с самого дня своего рождения. А когда разглядел, можно смело заставить мир дозреть, обратиться в спелый плод окончательного своего состояния. В этом — Последний завет, который дарован людям от последнего пророка. Ибо имя старого еврея — Карл Маркс. Тот самый, памятники которому бронзовыми пробками и сейчас высятся во многих местах нашей земли.

При взгляде на предметы мира мы, прежде всего, видим противоречия, которыми кишат их внешние, наиболее доступные познанию «слои». Чтобы проникнуть в глубину познаваемого предмета, необходимо эти противоречия преодолеть и дойти до уровня познания, на котором они растворяются в своем единстве. Для этого и были открыты законы диалектики, которые со времен Аристотеля и до Гегеля воспринимались исключительно, как законы работы ищущего истину разума, идущего от «оболочек» предмета к его «сердцевине».

Маркс совершил переворот в диалектике, по его выражению — «поставив ее с головы на ноги». Законы диалектики он утвердил, как законы бытия самих вещей, которые лишь усваиваются разумом. Против такого понимания диалектики возражал русский философ Николай Бердяев. По его словам, «в природе нет непрерывного столкновения частиц вещества друг с другом».

Так внешний, полный противоречий наружный слой понимания вещей переместился у Маркса в его внутреннюю основу. От познания Маркс требовал лишь хорошо видеть противоречия, наполняющие предметы, глубже которых, как будто, уже ничего нет и быть не может. Но все противоречия разворачиваются во времени, потому наблюдая за враждой его частей, можно предположить будущее состояние предмета и объяснить его прошлые. Эта способность метода давать правдоподобные прогнозы и привлекла к нему множество интеллектуалов.

Любимым объектом исследований для Маркса, конечно, было человеческое общество. Оно легко доступно наблюдению, его прошлое гораздо очевиднее, чем былое скал и морей. Мыслитель быстро обнаружил в нем уровень, в наибольшей степени богатый противоречиями, и принял его за основной. С его помощью можно понимать историю и строить догадки о будущем. Этот уровень марксистского познания общества — соответствует области материального производства, в которой происходит нескончаемая борьба труда и капитала, производственных средств и производственных отношений.