Мег плотнее закуталась в свое пончо, на случай если херувим вдруг вздумает дыхнуть огнем в ее сторону.

– Меня вот постоянно изумляет, – подумал им херувим, – почему у ваших земных живописцев херувимы так часто смахивают на поросят.

Кальвин издал странный звук. Будь он менее ошарашен, можно было бы сказать, что он смеется.

– Но ведь «херувим» – это же множественное число! – сказал он.

– А я практически и есть множество, – отвечало огнедышащее создание. – Вон, малыш подумал, будто я – целое полчище драконов, верно? Уж конечно, я не какой-нибудь один херув. Я – херувим, меня много, но я един.

– А что вы тут делаете? – спросил Чарльз Уоллес, явно решив, что к херувиму все-таки стоит обращаться на «вы» – раз уж его много.

– Я послан.

– Посланы?

– Меня послали в твой класс. Не знаю, что я совершил такого, чтобы быть причисленным к классу столь незрелых землян. Мои труды и без того нелегки. Мне совершенно не улыбается возвращаться в школу, в мои-то лета!

– А сколько вам лет? – Мег развернула свое пончо, готовая, если что, укрыться им, как щитом.

– Для херувимов возраст несуществен. Годы имеют значение лишь для созданий, привязанных ко времени. Но я еще дитя по меркам херувимов – и это все, что вам надлежит знать. Спрашивать о возрасте весьма неучтиво!

Два из его крыльев скрестились и снова разошлись. Жест вышел скорее огорченный, чем раздраженный.

Чарльз Уоллес спросил у высокого незнакомца:

– Так вы, значит, мой учитель и его тоже?

– Да.

Чарльз Уоллес посмотрел снизу вверх в незнакомое черное лицо, суровое и ласковое одновременно.

– Нет, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Мне это все, наверно, снится. И мне хочется спать как можно дольше и не просыпаться.

– Что есть сон? Что есть явь? – Учитель протянул руку и бережно коснулся синяка на щеке Чарльза Уоллеса, набрякшего и потемневшего под глазом. – Нет, ты не спишь.

– Или если ты спишь, – добавила Мег, – значит нам всем снится один и тот же сон. Верно, Кальвин?

– Я, пожалуй, все-таки не сплю. Потому что, если бы мне приснился херувим, он бы не был такой, как этот… как его…

Несколько ярко-синих очей с длиннющими ресницами уставились на Кальвина.

– Прогиноскес, как вам уже говорил Учитель. Про-ги-нос-кес. И смотрите не вздумайте меня обзывать Черри, или Берри, или Шерри!

– А так было бы намного проще, – заметил Чарльз Уоллес.

– Прогиноскес! – твердо повторило существо.

Темная фигура Учителя негромко басовито зарокотала. Рокот становился все громче, громче, и наконец Учитель разразился хохотом.

– Ну все, дети мои, довольно! Готовы ли вы приступить к… что ж, за неимением в вашем языке лучшего слова, назовем это уроками – готовы ли вы приступить к урокам?

Чарльз Уоллес, маленький, довольно забавный в своем желтом дождевичке, который он натянул прямо поверх пижамы, задрал голову и посмотрел на Учителя, высокого и могучего, как дуб:

– Чем скорее, тем лучше. Время на исходе.

– Эй, минуточку! – вмешался Кальвин. – Что вы собираетесь делать с Чарльзом? Вы с этим… с этим херувимом не имеете права забирать его с собой без разрешения родителей!

– А что заставляет тебя думать, будто я намерен забрать его?

Учитель небрежно и легко подпрыгнул – и вот он уже сидит на верхушке самого громадного валуна, будто на табурете. Руки он свободно опустил на колени, полы одеяния сливались с озаренным луной камнем.

– И я пришел не за одним Чарльзом Уоллесом. Я пришел за вами, за всеми тремя.

– За нами всеми? – испугалась Мег. – Но…

– Можешь называть меня Мевурах, – разрешил Учитель.

– Мистер Мевурах? Доктор Мевурах? Господин Мевурах? – тут же уточнил Чарльз Уоллес.

– Просто Мевурах. На самом деле мое имя длиннее, но вам этого хватит. Ну что, готовы?

Мег по-прежнему смотрела на него в растерянности.

– И мы с Кальвином тоже?

– Да.

– Но… – И Мег, как всегда, когда чувствовала себя неуверенно, полезла спорить. – Но ведь Кальвину же не надо… он и так лучший ученик во всей школе и спортсмен самый лучший, его все уважают и так далее. Да и я, в общем, теперь справляюсь. Это у Чарльза все не ладится – сами видите. Школа, обычная школа – это просто не для него.

– Ну, это все не мои проблемы, – холодно отвечал Мевурах.

– А тогда зачем же вы здесь?

Мысль, что Мевурах был послан только затем, чтобы помочь ее брату, вовсе не казалась Мег такой уж невероятной.

Мевурах снова отозвался рокотом, который мало-помалу перерос в смех.

– Дорогие мои, не стоит относиться к себе так серьезно! Почему, собственно, Чарльзу Уоллесу должно быть легко в школе?

– Ну не должно же быть настолько плохо! Мы в свободной стране живем, в конце концов. Они же его покалечат, если ничего не предпринять.

– Он должен научиться себя защищать.

Чарльз Уоллес, который сейчас выглядел особенно маленьким и беззащитным, тихо сказал:

– Учитель прав. Вопрос в том, чтобы научиться адаптироваться. Этого за меня никто не сделает. Если меня все оставят в покое и перестанут пытаться помочь, я со временем научусь не выделяться. Могу вас заверить, в последнее время я ни слова не говорил о митохондриях и фарандолах.

Учитель кивнул, серьезно и одобрительно.

Чарльз Уоллес подступил ближе к нему:

– Это очень хорошо, что вы пришли не из-за того, что у меня все так плохо в школе. Но, Мевурах, если вы пришли не поэтому, то почему же тогда?

– Я пришел не столько затем, чтобы помочь вам, сколько для того, чтобы попросить о помощи вас.

– Нас? – переспросила Мег.

Чарльз Уоллес посмотрел на Учителя снизу вверх:

– От меня-то сейчас толку мало. У меня проблемы не только в школе…

– Да, – сказал Мевурах. – О другой проблеме мне тоже известно. И тем не менее ты призван, а если уж кого-то пригласили стать учеником одного из Учителей, значит он действительно нужен. Ты обладаешь талантами, которых мы не можем лишиться.

– Так, значит…

– Значит, придется выяснить, отчего ты хвораешь, и, если получится, вылечить тебя.

– Если получится? – в тревоге переспросила Мег.

– Чарльз хворает? – перебил Кальвин. – А что случилось? Что с ним не так?

– Посмотри на него, – вполголоса сказала ему Мег. – Видишь, какой он бледный? И дышать ему тяжело. Он запыхался просто оттого, что прошел через сад.