Сразу же, как только он ушел, Татьяна спросила у официанта, где телефон (без мобильного жизнь оказалась ужасно неудобной). Прошла в кабинку и набрала номер Игоря. Безуспешно. Его телефоны – ни домашний, ни мобильный – не отвечали.

На следующий день Таня прилетела в Чикаго. Остановилась в отеле «Бест Вестерн» – неподалеку от аэропорта. Не распаковывая – а зачем, если завтра все равно улетать? – вещи, бросила их в номере. И отправилась в город. Восемьдесят долларов за такси ей показалось дорого – с таким долгом, как у нее, особо не пошикуешь! Поэтому она добиралась до центра на электричке. В загаженном вагоне сидели сплошь негры и латиносы, которые бросали в ее сторону нехорошие плотоядные взгляды. Она старалась выглядеть максимально неприступно. По ее лицу читалось: «Только подойди – в херрасменте[15]обвиню!»

Ей удалось добраться до Чикаго без приключений. Однако обратно уж точно придется возвращаться на такси – вечером в электричке наверняка еще опасней!

Таня немного погуляла по городу. Чикаго ей не понравился: слишком грязно, слишком сумасшедшее движение, слишком много негров. Даже белые яхты на синей глади озера Мичиган не вдохновляли. (А, может, это настроение было такое?)

В молле[16]Таня купила маленькие подарки для всех тех, кого она надеялась увидеть в Москве. Маме приобрела духи «Шанель» номер девятнадцать». Отчиму – кожаное портмоне (не забыла положить туда, чтоб денежки водились, «квотер», монетку в двадцать пять центов). Другу-журналисту Димке Полуянову выбрала «Паркер». Для частного детектива Паши Синичкина купила швейцарский офицерский нож с тридцатью восемью полезными предметами, включая штопор, ножницы и зубочистки. Подружку Риту, светскую хроникершу, решила порадовать шарфиком от «Гермеса». Приобрела также для себя демисезонное пальто от «Максмары» и довольно-таки обыкновенную кожаную куртку. В Москве уже холодно. И только один бог знает, чем ей придется в столице в этот раз заниматься. Может, какой-нибудь подкоп под Бутырку рыть…

Из телефона-автомата (так дешевле) позвонила в монтановскую глушь Тому.

Она и хотела этого разговора, и страшилась его.

Таниным сообщением о том, что она собралась в Россию, Том был уязвлен до глубины души. Еще бы! Сначала она убегает с ранчо куда-то в ночь, а теперь, видите ли, срочно летит в свою дурацкую Москву «по неотложному делу».

– Что за дело, Танья? – жалобно спросил Том.

– Я не могу тебе сказать, – пролепетала Таня в трубку, – но это, правда, очень, очень важно.

– Ну ладно, – довольно-таки сухо промолвил Том, – во всяком случае, я всегда буду думать о тебе. И помни: двери моего дома всегда для тебя открыты.

Татьяне вдруг показалось, что это, быть может, последний их разговор.

Но она ошиблась.

Стоя в чикагском аэропорту О'Хара перед своим выходом 23, где уже началась посадка на московский рейс, Таня вдруг увидела, как сквозь чистую, хорошо одетую и расслабленную толпу к ней идет Том. Усы его печально обвисли. Выглядел он потерянным. Таня впервые подумала, что он уже далеко не молод.

– Привет, Танья, – грустно улыбаясь, сказал Том по-русски.

– Хай! – постаралась быть лучезарной Татьяна.

Том принял игру в хорошие манеры и непринужденно сказал:

– Я прилетел специально – тебя проводить.

Что на это ответишь, кроме банальностей?

– Спасибо, Том… это очень мило.

Он резко взял ее за руку. От напускной светскости не осталось и следа. За это она его и любит… Он так не похож на стандартных благоглупостных американцев.

– Танья, хватит. Давай прекратим это… Отвечай честно: почему ты летишь в Москву?

Что она могла сказать?

– Том, у меня неприятности.

– Что-то с мамой? – он был искренне встревожен.

– Нет. Неприятности у моего друга.

– Твой друг – женщина или мужчина?

– Мужчина. Но он – честно! – просто мой хороший приятель… И ничего больше.

– И ради него ты бросаешь меня и отправляешься в Москву, – грустно подытожил Том.

Ну как ему объяснить?

Регистрация заканчивалась. Негритянка за стойкой бросала на Татьяну с Томом неодобрительные взгляды: ей хотелось побыстрей заняться подсчетом пассажиров.

– Мадам, прошу поторопиться…

Том устало вздохнул:

– Кажется, я все понимаю… Ты от меня уезжаешь…

У Тани на глазах выступили слезы:

– Томчик, милый! Если бы ты знал, как я хочу остаться!

В его глазах полыхнул огонь:

– Танья, скажи… ты меня правда любишь?

Она честно ответила:

– Я без тебя жить не могу.

Он решительно сказал:

– Тогда поехали. Ты никуда не летишь.

…Но Татьяна все-таки улетела.

Сейчас, продвигаясь вместе с бандитами в их черном джипе куда-то в глубь Московской области, она с наворачивающимися на глаза слезами подумала вдруг о том разговоре. И с необыкновенной ностальгией вспомнила об ароматном, чисто вымытом и благоухающем чикагском аэропорте О'Хара. И о ранчо Тома. Там было так покойно, удобно. Так уютно спалось под утро на плече у Тома – под шум дождя, под ватным одеялом… Куда ее опять понесло? Во что она снова ввязалась?

Вертлявый молодчик, сидевший рядом в кожаном кресле джипа, вдруг сказал:

– Виноват, мадам, я должен вас потревожить.

Таня вопросительно повернулась к нему.

Господинчик достал из кармана черную шелковую ленту.

– Не могли бы вы повернуться спиной?

Татьяна все поняла и обернулась к окну. Бандитик накинул ей на глаза сложенную в несколько раз ленту. Прихватил сзади, стал завязывать.

– Волосы больно! – прокричала Таня.

– Виноват, – с оттенком сладострастия проговорил молодец.

Из-под ленты не было видно ни зги. Сплошная чернота.

– Если ты, – зловеще прошептал бандюкелло ей прямо в ухо, свистя слюнками, – будешь повязочку скидывать, получишь перышко в бочок. Это не смертельно, но оч-чень больно. – В подтверждение в ребра Тане уперлось что-то острое. – Так что не кочевряжься.

Таня и не собиралась кочевряжиться. Раз она согласилась работать на бандитов – чего теперь, спрашивается, устраивать комедии из серии: «Я вся из себя такая невинная!»