Париже никто не сдаст номер в гостинице одинокой женщине. — Тон его голоса почти неприметно изменился. — Вы ведь знаете, что с моей стороны вам нечего опасаться?

— Знаю.

— Хорошо. Ужин в девять. Буду вас ждать.

Она проводила его до двери. Спустя час после его ухода явился мальчишка с большим пакетом питьевой соды и запиской, в которой Диор велел посыпать пятно тонким слоем и оставить на час. Он подписался чудно: «†тиан». Рассыпая по полу соду, Купер подумала, что по крайней мере один другу нее в Париже точно есть.

* * *

Амори вернулся в квартиру ближе к вечеру. Он настороженно заглянул в спальню:

— Я позаботился о Джордже.

— И каким же образом ты о нем позаботился? — мрачно спросила она.

— Раздобыл нишу на кладбище Пер-Лашез. Ему бы понравилось. Похороны завтра в полдень.

— Ловко ты управился.

— Иногда и я на что-то гожусь. — Он оглядел разложенный на кровати чемодан, в который она укладывала вещи. — Ты что, в самом деле решила пойти до конца?

— Ты хочешь узнать, правда ли, что я тебя покидаю? Да, правда. Некоторое время тебе удавалось держать меня за дуру, Амори. Но больше такое не повторится. Я научена горьким опытом.

— Да господи, Купер! Что на тебя нашло? Это совершенно на тебя не похоже.

— Вообще-то, очень даже похоже. На ту меня, которую ты предпочитал игнорировать.

— Твоя реакция не соответствует ситуации. Ты винишь меня в смерти Джорджа.

— Нет, не виню. — Она резкими движениями сложила свитер. — Я виню тебя в том, что ты разрушил наш брак. И теперь просто делаю то, что должна.

— И что ты должна?

Она подумала о счастливом брелоке Диора:

— Следовать за своей звездой.

Он вздохнул:

— Ну хорошо, допустим, у тебя писательский талант. Но есть и то, чего ты никак не сможешь изменить: ты — женщина. Тебя и близко не подпустят к линии фронта.

— А я и не собираюсь освещать боевые действия, — возразила она. — Десятки потрясающих историй только и ждут, чтобы их записали, прямо здесь, в Париже. Например, тот репортаж, который я только что закончила, — о несчастной женщине и ее ребенке. Я могу продать эту статью в один из женских журналов. Возможно, даже в «Харперс базар». И текст, и фотографии.

— Если повезет. Хорошо, на твоем счету одна приличная статья. Но второй уже не будет.

— Будет. Париж изобилует сюжетами. Историями о людях. Для начала я напишу о возрождении французской высокой моды. Париж заново утверждает свой статус мировой культурной и модной столицы.

— Женская журналистика, — скривился он.

— Можешь насмехаться сколько угодно. Париж — первый из великих городов, освобожденный из-под гнета нацистов. Это отличная история, и люди захотят ее прочесть — и мужчины, и женщины. Я найду журналы, которые согласятся печатать мои статьи.

Он медленно кивнул:

— Значит, дело не только в том, что ты на меня обозлилась?

Вопрос на секунду застал ее врасплох.

— Нет, конечно, — ответила она так, будто впервые задумалась о своих истинных мотивах. — Дело, разумеется, во многом.

— Ну хоть что-то. Полагаю, я был невыносим.

— Даже я не подобрала бы слова точнее.

— Ума не приложу, как я буду без тебя обходиться.

— Ничего, справишься.

— Справлюсь, полагаю. — Он подошел к окну и взглянул на небо. — Тебе обязательно уходить прямо сейчас? — спросил он, не оборачиваясь.

— Я не смогу здесь ночевать.

— А я не против. Даже если сюда явится дух покойного Джорджа — он будет веселым привидением.

— Это потому, что тебе не пришлось отмывать его кровь содой с дощатого пола, — заметила она. — Вряд ли я когда-нибудь забуду этот опыт.

— Можем пойти в гостиницу.

— Нет, спасибо. Меня уже пригласили.

Амори повернулся в изумлении:

— Кто?

— Месье Диор.

— Не на того ты глаз положила, Уна, — сухо сказал Амори. Месье Диор — отнюдь не дамский угодник.

— Отчего же, он как раз-таки дамский угодник, — спокойно ответила она. “ Правда, не в том смысле, который ты имел в виду. И я считаю, что твои намеки отвратительны. Он добр и хорошо воспитан: настоящий джентльмен.

— В отличие от меня, видимо.

— Да, в отличие от тебя.

— Он похож на пупса-купидончика.

— Мне не важно, на кого он похож. Он мой друг.

Амори снова отвернулся к закату за окном.

— Завтра, сразу после похорон, я уезжаю в Дижон. И заберу джип. Ты останешься без средства передвижения.

— Заведу велосипед.

Он раздраженно вздохнул:

— Подумай еще раз, черт тебя возьми!

— Я уже все обдумала, — ответила Купер. Она закрыла собранный чемодан и решительно защелкнула замочки.

* * *

Конечно, все оказалось не так просто. Два часа она горько прорыдала на набережной Сены, вцепившись в свой чемодан, омываемая равнодушными волнами гуляющей публики. Последние полтора года Амори был центром ее существования, ее товарищем, ее путеводной звездой. Стоило на минуту вообразить жизнь без него, как ее затапливала скорбь, в тот момент казавшаяся бесконечной. Она не представляла, как ей прожить следующий час, не говоря уж про остаток жизни.

Окутанная темнотой, дрожащая от сырости, которая поднималась от чернильной воды, она впервые чувствовала себя настолько одинокой и брошенной, что несколько раз была готова встать и оттащить чемодан обратно на улицу Риволи.

Около девяти часов, окончательно одеревенев от холода, Купер поднялась со скамейки и устало побрела по адресу на улице Рояль, который дал ей Кристиан Диор. Широкая и величественная, улица начиналась у площади Согласия и другим концом упиралась в церковь Магдалины. По пути Купер наткнулась на мальчишек, продававших омелу, и за несколько франков купила венок, усыпанный жемчужными ягодами. Квартира Диора располагалась в большом здании, в темной парадной гуляли сквозняки. Купер забралась на четвертый этаж, таща за собой чемодан со всеми пожитками, отыскала нужную дверь и постучала. Диор впустил ее и забрал пальто и вещи.

После мрачного осеннего холода комнаты Диора с их мягким освещением предстали тихим убежищем, полным элегантности. Он куда-то исчез с ее пальто и чемоданом, а она тем временем осматривалась. На стенах висели старинные литографии и несколько необычных современных картин, тут и там стояли статуэтки и фарфоровые фигурки. Роскошные обои, красные с золотым тиснением, и шторы на окне — как и следовало ожидать, изящного шитья. Обеденный стол был накрыт на двоих. Маленькая эмалированная плита источала жар, но в самой квартире, как и повсюду в Париже, царил ледяной холод. И все равно, Купер была готова разрыдаться, разомлев от уютной обстановки и тепла.

Диор вернулся, довольно потирая руки:

— Ну что ж, аперитив? Есть «Дюбонне» и «Нуали прат».

Спасибо, наверное, «Дюбонне». Я не люблю сухих