от пепелища. Хлеб преломили. Да и волчье обличие коренные жители не принимали часто. Люди — как люди, только шерстью иногда обрастают.

Шаг за шагом, как дети малые, селяне находили с оборотнями общий язык до прибытия толмача. Что это за место? Кто здесь обитает, что происходит? Можно ли Князя уговорить домой на родную землю их отпустить? Когда деревенские немного приспособились и осмелели — Волки стали им больше воли давать. Только сначала вооружили их железными ножичками. Селяне подивились такому доверию — оружие им в руки. Вожак стаи пояснял рисунками на земле, изображая разных чудищ, показывая, что железа они часто боятся. Приносил из леса грибы да ягоды, объяснял, какие есть можно.

Когда начинало темнеть, Волки настойчиво разгоняли всех по избам, в том числе разыскивали задержавшихся в лесу. По ночам иногда слышались с улицы хрипы, стоны, вой и странный смех. В окна люди старались не выглядывать — не хотелось с новыми монстрами глазами встретиться. В какой-то степени деревенские даже были рады тому, что оборотни по ночам ведут дежурства.

Примерно через месяц пропали к вечеру две девки. Люди распереживались — раньше из семей увели только тех, кто шерстью покрываться начал. Стали искать потерявшихся, но к замку их не пускали, объяснять тоже ничего не стали. Через пару дней девушек привел обратно Джастин. Немого испуганных, бледноватых, но целых и невредимых, если не считать уже затянувшихся аккуратных укусов на шеях. Девки, краснея, рассказывали родным, что князь и Джастин их кровь пили, но лишнего себе не позволили.

А подругам после проболтались, так чтобы родители и братья не слышали, что перед тем, как крови испить, дурман голову охватывал сладкий. Как трепетало все в животе и сердце, так что боли они не чувствовали — что укус на поцелуй им похожим казался. Что сердце, поначалу в пятки сбежавшее, билось чаще, разгоняя негу по всему телу, заставляя их забыть о том, что нелюди их в объятьях держат. После трапезы обеих охватил стыд за свои мысли в эти минуты. Князь тогда усмехнулся, видя их смущение и ушел, а Джастин как мог, успокоил — объяснил, что этот морок они с братом накладывают чтобы боли не чувствовалось, что в стыдных мыслях нет девичьей вины.

Еще рассказывали, как из окошка удалось подглядеть за Волками около озера. Как они, несмотря на легкие осенние заморозки в озеро окунаются, друг с другом на мечах и палках бои ведут. Как оборачиваться учатся раз за разом: то целиком в зверя, то наполовину. А те, что постарше могли и только руку одну когтистую лапу обратить, или хвост отрастить на потеху.

Потом те девки, что были посмелее, или вовсе сиротами в этот мир попали — стали к замку чаще ходить, молодцам из осенних цветов венки плели. Дело молодое — влюблялись, так и уходили.

В один из теплых осенних вечеров дети пасли овец на пригорке. Наблюдающие за ними Олаф и еще один молодой Волк расслабленно беседовали — из леса в их присутствии к детям никто навредить не рискнет. Джастин помогал установить кровлю на очередную новую избу в конце деревеньки. Мелькнули две большие тени и скрылись. Оборотни их не заметили: каждый раз, когда они глядели на погорелю деревню в памяти всплывало болезненное воспоминание, притупляющее бдительность.

Мерзкий запах гари и паленых человеческих тел разъедал чувствительные ноздри оборотней. Они возвращались домой из двухнедельной поездки в людской город по поручению старого князя. От острова исходил смрад, но они находились далековато, чтобы увидеть источник огня. Но не заметить, как над логовом проклятых расползалось уродливое чёрное облако, было невозможно.

— Чур, если пожар в замке, ты мне свой любимый нож подаришь, — Вилфред нервно хохотнул. Он явно стремился скрыть страх и недоброе предчувствие. Тогда он ещё был нескладным рыжим мальчишкой. Сидел рядом с отцом в повозке. Меньше всего ему хотелось снова оказаться в ловушке бездушных стен, вытягивающих силы и чувства. Но на острове оставались родные.

Его отец, Олаф, шумно втянул воздух и сплюнул, ощутив подкатывающую к горлу тошноту. Он сам рад бы дать на отсечение собственную ногу, лишь бы предположение сына оказалось верным. Но надежды на то, что горит именно эта угрюмая, требующая крови твердыня, было мало.

— С этим не шутят, — огрызнулся отец. — Да и сам, неужели не чуешь, что люди горели?

Вилфред осекся и покраснел до кончиков ушей, еле сдерживая подступившие слёзы. Князю-то и наследнику наверняка ничего не сделается, а вампиров и вовсе не жалко, за очень редким исключением. Сидящий рядом с ним Джастин заметил жгучий стыд мальчишки. Ласково растрепал ему волосы своей прохладной мертвой рукой, и обратился к Олафу:

— Брат точно в порядке. Я чую — он жив. На связь не идет, видимо, занят. Ваших он наверняка первыми в безопасное место отведет. А замок он бы быстро потушил. Делов то — воду из озера на очаг направить…

— Так в том-то и дело, что он своей магией враз бы потушил по приказу отца, ежели б Итернитас загорелся… — проворчал вожак, старающийся справиться с неясной паникой, накатываемой волнами. Но при сыне и друге старался держать себя в руках.

Развивать тему дальше не хотелось. Пламя не щадит никого, если дать ему разгуляться. Может, снова «светлые» праведники попытались совершить покушение, посчитав огонь подходящим оружием против мертвецов. А люди… Всегда были разменной монетой.

Чем ближе повозки приближались к острову, тем отчетливей становилось понимание, что пожар охватил заднюю часть острова. Если бы загорелся лес, опять же, наследник потушил бы очаг, поэтому вдвойне было странно, что огню вообще позволили так разойтись.

На другом конце жуткого моста, созданного жрецом-некромантом из мертвой плоти и костей существ двух миров, повозки встретил жалобно скулящий, поджавший хвост огромный пёс. Ни тётки с её мужем, ни своей матери, которая всегда их встречала на пороге этого зловещего места, мальчишка не увидел.

— Слушай, мне это всё ну очень не нравится… Где твой брат? — теряя остатки самообладания спросил Олаф у обезображенного шрамами друга, натягивая поводья. Пёс заскочил к нему и положил голову ему на колени, не переставая скулить.

Вампир поджал губы и прислушался к ощущениям, стараясь мысленно достучаться до младшего брата. Увы, все попытки поговорить наталкивались на глухую ледяную стену. Лишь на миг в его разуме возникло изображение комнаты, в которой прибиралась всхлипывающая кучерявая девчушка.

— Он в замке, и с ним твоя внучка… Плачет.

Оборотень до побеления костяшек стиснул поводья. По телу пробежала судорога — предвестница превращения