Опираясь на стену, я прошла вдоль коридора, не заглядывая за закрытые двери. Во-первых, не считала, что вправе это делать. А во-вторых, четко слышала приглушенный голос где-то вдалеке. Как оказалось, это был громадная гостиная, совмещенная с кухней.

– Мне нужно получить эти документы к утру. Ясно? Не послезавтра и не через неделю! К УТРУ! Если их не будет – ты уволен, – сквозь зубы ворчал ректор, сидевший ко мне спиной. Вяземский что-то активно записывал, обложившись кучей бумаг.

Я же замерла в проходе, не представляя, как начать разговор о ребенке. Он и так взял меня к себе, как выброшенного на улицу кота. Неизвестно, где бы я была, если бы не мужчина. Возможно, валялась бы в каком-то приемнике для бомжей, а быть может, продолжала подпирать стены подъезда.

Воспоминания нахлынули лавиной, вместе с чувством полной безысходности. Из горла вырвался хриплый стон, заставивший Вяземского замереть, обернуться, смерить меня тревожным взглядом и пробормотать в трубку:

– Решай вопрос срочно. Меня отговорки не интересуют, – бросив телефон на стол, мужчина пересек комнату несколькими широкими шагами, подхватил меня на руки и, направляясь в сторону широкого дивана, недовольно пробормотав: – Зачем ты встала? Еще и катетер сама вынула… Хорошо хоть пластырь не сняла… Неуправляемый человек! Когда ты уже начнешь слушать старших?

Отвлекшись на минуту от грустных мыслей и осмысливания поведения Вяземского, я внимательно осмотрела мужчину с ног до головы. Выглядит молодо… Но точно определить возраст невозможно. Так что, собравшись, осторожно спросила:

– Старших?.. А сколько тебе?

Фыркнув, ректор только отмахнулся:

– Столько не живут.

Сев на широкий диван, на котором без затруднений бы разместилась целая футбольная команда, ректор оставил меня у себя на руках. Сейчас на нем была серая облегающая футболка, которая подчеркивала накачанные руки и прорисовывала пресс живота. А также свободные домашние брюки черного цвета. Но больше поразили босые ноги. Было в этом что-то такое… Заставляющее с замиранием сердца принимать его успокаивающие поглаживания и тихие нашептывания на ухо:

– Ну и чего ты опять плачешь? А, девочка? Испугала меня до чертей в глазах. Больше я не буду тебя слушать, поняла? Буду всегда рядом. Что бы ты там не говорила.

От бархатного голоса внутри все словно встрепенулось. Я знала, что не должна позволять себе привыкать, доверять и полагаться. Но мужчина был так близко, и его тепло казалось жизненно необходимым. Свернувшись калачиком, я обвила его шею руками и, уткнувшись носом в ложбинку, прошептала:

– Что со мной было?

Тяжело задышав, мужчина явно по инерции слишком сильно сжал мою талию. Но тут же отпустил, якобы спокойно ответив:

– Уже все нормально, и это главное. Только теперь буду с ложки тебя кормить. Доктор сказал, ты вообще ничего не ешь! Слабенькая моя…

А когда, спрашивается, мне было есть? На это нужны были деньги и время. И если последнее можно было выделить, то с первым был напряг. Любую копейку старалась отложить на Лию, а на себе не грех сэкономить. Теперь-то все деньги остались свекрови… Перед глазами снова возникла плачущая дочь, и я зажмурилась, словно от удара.

– Не важно, что со мной… Лия… Она там… С ними… Я не знаю, что делать.

– О, за это ты даже не переживай, – низкий звонкий голос пробирал до дрожи. От злости и ненависти в нем становилось жутко. – Главное, что я знаю!

Резко выпрямившись на месте, я заглянула в глаза Вяземскому и, встретившись с его черными глазами, протянула:

– Как много ты уже знаешь?

– Больше чем ты, как мне кажется, – удивил меня ректор. И сощурив глаза, отчеканил каждое слово: – Больше, чем можно пропустить сквозь пальцы. Предупреждая твою просьбу, я хочу сказать – нет. Пощады не будет!

Задумавшись, я растерянно осмотрелась по сторонам, не зная, с чего начать разговор и что спросить. Главное, что мужчина поможет вернуть дочь, а все остальное уже не так важно!

– Твой муженек писал на тебя жалобы в полицию последние три месяца. Обвинял в пьянстве и домашнем хулиганстве. А участковый заверил почти все, представляешь? Пахнет уголовной статьей, – фыркнул мужчина, но, не дав мне и секунды на размышление, тут же продолжил: – А что насчет квартиры? Тебе ведь выдали квартиру, как воспитаннице детского дома, так?

– Должны по закону, но, как видишь, квартиры нет… – растерянно пробормотала, не понимая, зачем Вяземский прыгает с темы на тему. И при чем тут квартира.

– Так я и знал… – прошипел ректор и, выдержав минутную паузу, огорошил меня внезапными новостями: – Выдали тебе, Машенька, квартиру! В самом центре города. Мать твоего бывшего похлопотала. Родственница у нее где надо работала… Только вот загвоздка в том, что год назад ты оформила дарственную на Павла Игнатьева. И квартиру они эту в аренду сдают.

– Дарственную?! – ужаснувшись, я буквально подпрыгнула на месте. Услышанное буквально не укладывалось в голове! – Ничего я не оформляла. Никакой квартиры не получала.

– И если мы это докажем, сядет вся их семейка очень-очень надолго, – осторожно поправив выбившийся из растрепанной косы волос, ректор тепло улыбнулся и, задержав взгляд на миох губах, протянул: – Но, думаю, они пойдут на сделку. Подпишут все, что мы подсунем. Уже завтра с утра мои юристы поговорят с твоим Павлом, и можешь быть уверена – Лия к вечеру будет дома.

– Дома… Неужели?! – глаза снова предательски наполнились слезами. Просто не верилось, что это кошмар мог так быстро закончиться! И все благодаря ему – моему личному незнакомцу. – Не переживай. Я съеду уже завтра. Извини, что буквально свалилась на голову…

– Никуда ты не съедешь! И я не против, чтобы ты еще раз на меня так свалилась… – гулко втянув воздух сквозь стиснутые зубы, ректор внимательно осмотрел меня с ног до головы, заставляя ком внизу живота стянуться с катастрофической силой. Эта была странная налаженная симфония… Стоило Вяземскому только посмотреть на меня своим темным взглядом, как я зажигалась, как чертова спичка. – А сейчас пора спать. Но прежде в душ, если хочешь.

– Только если ты расскажешь, почему твои глаза постоянно меняют цвет… – нервно сглотнув, я преодолела стеснение и осторожно коснулась скулы мужчины. Легкая небритость слегка колола пальцы, посылая по телу сладкие импульсы. Вяземский закрыл глаза, прохрипев что-то невнятное себе под нос, типа: «Лучше тебе остановиться сейчас», но я этого не хотела. Он сжал мою талию, словно боясь побега, а я запустила свободную руку под футболку, ощутив крепость мышц и влажность кожи. Качнувшись вперед, коснулась губами мочки уха и, услышав поощряющий хрип из губ мужчины, прошептала: – И только если вместе.

Казалось, воздух в помещении накалился до предела. Я буквально ощущала, как он опускается на кожу, заставляя ее покрываться потом. Кофта облепила тело, а спутанные рыжие волосы, выпавшие из ослабевшей косы, рассыпались по шее и рукам ректора.