Но я знал ее стоны, блять, стоны.

— Ты знаешь эту девушку? — спрашивает Габриэль, задумчиво проводя пальцем по нижней губе, пока он ждет моего ответа.

— Кого? Дочь Саймона? — я знал, что он имел в виду мою новую сводную сестру, но не хотел признаваться в том, как сильно этот гребаный солнечный комочек забрался мне под кожу. Было ли это то, что чувствовали наркоманы, когда получили первую дозу? Так ли вы теряете сознание от наркотика или пьянеете от алкоголя? Дважды я был с ней и дважды говорил себе, что не вернусь, но даже сейчас я чувствовал зуд, начинающийся под кожей. Какая-то часть меня соединялась с ней, веревка, которая связала нас вместе, и это было непрекращающиеся дергания, из-за которых мне хотелось залезть в машину и найти ее.

Она заслужила наказание за то, что вызвала во мне все эти чувства. Маленькая чертова сирена.

— Да, его дочь, — он прищуривается, улавливая мою уклончивость.

Я пожимаю плечами.

— Я встречал ее пару раз.

Правда.

— И как она?

Совершенна. Шедевр, состоящий из шелковистых светлых волос, кремовой кожи и невинности… моя противоположность во всех отношениях.

— Она никто, — мой язык жжет от этих слов.

— Губернатор проводит торжество на следующей неделе, — говорит Габриэль. — Я хочу знать, почему Саймон отдает свою единственную дочь Джеку Харрису. Ни для кого не секрет, что этот мужчина — ублюдок, который обращается со своими женщинами не лучше, чем с мусором, который он выбрасывает.

Я знал почему или, по крайней мере, догадывался об этом.

— Его бизнес терпит крах, — говорю я.

Я сомневался, что Мария знала об этом, когда выходила замуж за старика. Уверен, что она думала, что ей будет легко с ним, и я мог это понять. Куинны были видной фигурой в высшем обществе Редхилла, богатой, влиятельной и уважаемой. У них было достаточно власти, чтобы какое-то время держать в секрете новости об их сокращающихся прибылях, даже от Марии. И она, несомненно, сразу же воспользовалась бы первой возможностью получить хоть какую-то контроль. Деньги и власть шли рука об руку, и если бы их было достаточно, вы могли бы иметь все, что захотите, и кого пожелаете…

Но теперь она была привязана к мужчине, который терпел неудачу, но вместо того, чтобы уйти, она манипулировала и строила планы, пока не добилась желаемого результата.

Но что Джек получил от этой сделки? Мария получит деньги и больше власти, будучи связанной с одной из самых влиятельных фигур в Редхилле, а Саймон, скорее всего, примет подачки от губернатора, но что получит Джек?

Я жую внутреннюю часть щеки, обдумывая причины этого.

— Я хочу, чтобы ты пошел на гала-концерт, Атлас, взял Энцо и дал мне ответы. Это больше, чем просто сокращение прибылей, и в этом городе ничего не происходит без моего ведома.

— Понятно, — я поднимаюсь.

— Атлас? — Габриэль зовет меня, прежде чем я успеваю уйти. — Узнай больше о дочери, и что она получит от этой сделки?

Я не поворачиваюсь к нему, киваю головой и ухожу под тихое бормотание и воркование Линкольна.

* * *

Я подъезжаю к многоквартирному дому, в городе уже наступил вечер. На тротуаре и на дороге все еще суетились люди, но теперь у меня была миссия, и я был слишком рад начать прямо сейчас.

Я приветствую швейцара, который кивает, и направляюсь к лифтам. Она бы разозлилась, если бы снова нашла меня в своей квартире, и только мысль об этом почти заставляет меня возбудиться.

Я нахожу ее на кухне, она наливает кипяток в кружку.

— Привет, светлячок.

Она кричит, подпрыгивая так сильно, что сбивает дымящуюся чашку со стола на пол, а затем кричит по другим причинам, когда горячая вода выливается на ее босые ноги.

— Дерьмо.

Это было не то, что я планировал.

Она ругается и бросается в ванную, открывает холодный кран, погружая свои покрасневшие ноги в холодную воду.

Ее лицо перекошено от боли, но оно не скрывает взгляда, который она бросает на меня.

— Какого черта ты здесь делаешь!? — она шипит, стиснув зубы вместе от боли и гнева.

— Дай-ка посмотреть, — подхожу я к ней. — Сядь на край ванны.

— Уходи, Атлас!

— К сожалению для тебя, светлячок, этого не случится.

— Как, черт возьми, тебе удается проникнуть внутрь!?

— У меня есть связи.

— Связи, вроде швейцара? — выплевывает она. — Завтра пойду к управляющему и добьюсь его увольнения!

— И выставишь приличного человека на улицу? Я не знал, что ты такая бессердечная.

— Ты меня совсем не знаешь!

— Верно, но я знаю, что ты никогда не лишишь человека работы, даже если он обидел тебя.

Она все еще стояла, положив ноги под льющуюся из-под крана воду, нижняя часть ее полосатых пижамных штанов теперь промокла, но ее ноги, хотя и красные, не выглядели слишком сильно обожженными.

— Садись, дай мне посмотреть.

Вздохнув, она балансирует на краю ванны лицом ко мне, а затем поднимает поврежденную ногу и кладет ее на ближайший ко мне край. Я беру ее в руки. Все в ней было маленьким, мои большие руки охватывают ее ступню, но я осторожно провожу пальцами по ее красной коже, проверяя, нет ли сильных повреждений. Она смотрит на меня своими глубокими карими глазами, идеально ухоженные брови нахмурены.

— Почему ты выходишь замуж за Джека? — спрашиваю я, встречаясь с ней взглядом.

Она вздыхает, но не отвечает.

Я позволяю своим глазам окинуть ее тело, замечая, насколько туго на ней сидит майка, облегающая ее фигуру, словно вторая кожа, выставляя изгиб ее талии и груди для моих глаз. Пижамные штаны ей велики и свисают с бедер, но это не мешает мне представить ее подтянутые ноги и твердую округлую задницу.

— Я задал вопрос, Эмери.

— Потому что этого хочет мой отец, — отвечает она резко.

— А ты всегда такая хорошая девочка, не так ли, Эмери? — я отпустил ее ногу, она будет болеть, но, похоже, не будет волдырей.

Ее щеки краснеют, но она не отвечает, вылезая из ванны, брызгая холодной водой на плитку и направляясь в спальню. Мои глаза перемещаются на кровать, вспоминая, что она лежала на ней, а затем в моей голове возникают новые сценарии того, как я ее наказываю. Того, как она подползает ко мне, берет мой член в рот и задыхается им, пока ее руки связаны, а ноги раздвинуты.

Она достает из ящика еще один комплект штанов и ожидаемо выгибает бровь. О, она хотела, чтобы я вышел.

Вместо этого я сажусь на кровать,