Шык внимательно осмотрел дотлевающие угли, остался доволен, схоронил пепел в небольшой ямке и спокойно улегся досыпать — до утра было еще далеко. Луня тоже лег, но сон не шел к нему, еще бы — столько всего за два дня! И убитый ар, и арысь, и духи Синего камня, и Гамаюн, а теперь еще и нав! А Луня по глупости считал все это бабьеми сказками, из тех, что рассказывают долгими зимними вечерами в Общей горнице, за надежными частоколами родских городищ, бабули-болоболки сопливым детишкам…

А выходит, что не сказки, на самом деле все! Но тогда и все остальное правда — и про Ирий, и про Пекло, и про игов с гарцами… Да-а, гляди в оба, Луня, страшновато жить на белом свете, ухо востро надо держать…

И в оба глядел, и ухо держал, а все равно уснул, и проснулся только когда яркие лучи восходящего солнца брызнули в глаза — утро пришло, конец ночным кошмарам!

* * *

Следующий день пути прошел спокойно. Странники ехали одиноко, словно по пустыни. Луня изо всех сил вертел головой, стараясь углядеть хотя бы копошащихся в траве сусликов, но вокруг расстилалась мертвая, необитаемая земля, лишь вдалеке, над зелеными березовыми рощами, кружились лесные птицы.

Шык объяснил Луне, что нав, судя по раздутому брюху, давно бродил тут и распугал все живое. Навы жрут любую живность с теплой кровью, какую могут догнать, поэтому и пусто в буграх, пусто и тихо.

— Не пойму только, почему он коней наших не тронул? — удивлялся волхв: — Они же рядом паслись, стреноженные, убежать не смогли бы… Не иначе, Луня, то наговоренный нав был, и наговоренный — на нас…

Очень неприятно стало Луне от этих слов, продрал по спине мороз, но сейчас, ясным днем, было не до страха, и парень успокоился — Шык волхв могучий, мудрый, авось пронесет, доберутся они до загорной страны аров, доберутся, и Род даст, назад вернуться!

У подножья высоких холмов сделали привал, поели, напоили коней, и отправились дальше. Дорога пошла вверх, в гору, нудным тягуном.

— Сверху Ледяной хребет в ясную пору видно. — кивнул Шык на вершину холма, на который взбиралась дорога: — С этих бугров спустимся, еще день пути, и Ход на восход свернет, там еще семидица — и прилесье Черного леса. Тогда на рысях пойдем, и ночью догляд по переменке держать будем, готовся!

Луня только кивнул. Догляд так догляд, не впервой. На охоте, бывало, по всей ночи не спишь, зверя скрадывая, и нечего. Выдюжим.

Когда поднялись на холм, Луня глянул вперед и увидел далеко, почти у самого горизонта, голубую зубчатую стену гор — Ледяной хребет. Тянется он от Соленого моря на закате до самого Серединного хребта, а за ним лежит Северна, северная земля, болотистая тундра, где бродят бесчисленные стада оленей и всяких других зверей, родам неведомых.

В самих Ледяных горах живут только мохнатые влоты. Похожи влоты на людей, только ростом вдвое превосходят, за то и зовут их роды великанами. Дики влоты, огня не знают, орудий не делают, живут в пещерах и горных норах, едят любую живность, и людьми не брезгуют, и в этом сходны с мерзкими навами, только влоты живые, из этого мира они, и чародейства в них никакого нет.

С той стороны Ледяных гор, в северных лесистых отрогах, живет еще проклятое племя гремов, от рук которых погибла мать Луни. Свирепы гремы, искусны в воийском деле, жита они не сеют, живут охотой, рыбалкой да разбоем. По тайным проходам в горах ватаги гремов минуют горы и совершают набеги на чудов и корьев, что живут у южных предгорий. И лишь самые лихие заходят южнее, в земли родов, хотя и не было такого давно.

Луня вспомнил, как воевода Скол говорил про гремов: «Волосы их рыжи, и заплетены в косы, как у баб. На себе носят они шкуры и кожаные пояса. Есть у гремов луки и копья, но бьются они обычно каменными секирами с длинными, в рост человека, рукоятями. В чести у гремов сила и смелость, в полон они не сдаются, убивают себя сами длинными костяными ножами, а ножи те крепки и остры, гермы их из клыков морского зверя моржа делают. Гремов лучше всего из луков бить, брони у них нет, или на копья принимать. А как дойдет до мечей, надо под секиру нырять и бить мечом прямо, колоть в горло или сердце, рубится же с гремами тяжко, ибо сильны они в рубке зело…»

С каким бы удовольствием, во славу Руя, нырнул Луня под каменную секиру самого могучего грема, и вогнал бы Красный меч в горло врагу, отмстив за мать! Вогнал бы… коли Влес бы пожелал. Но пока пути Луни и рыжих гремов не пересекались, а как там будет дальше, один Род ведает.

К вечеру высокие холмы остались далеко позади. Снова до темноты торопили странники арпаков, и лишь когда вызвездило, разбили стан, поели и улеглись.

Ночь прошла спокойно, а под утро ветер нагнал туч, и костер пришлось разводить под нудным, мелким, моросящим дождем. Луня мучался-мучался путных дров в этом безлесном месте не было, а стебли сухого бурьяна быстро напитались влагой и гасли, но вот проснулся Шык, присел, посмеиваясь, возле отчаявшегося уже Луни, дернул себя за бороду, простер над сухостоем узловаты пальцы, прошептал что-то — и из-под ладоней потянуло дымком, а потом и пламя показалось.

Луня смотрел на волхва, открыв рот, а Шык только хмыкнул и пообещал научить Луню наговору на огонь.

От дождя одежа быстро промокла, и Луня чувствовал себя, словно кошка, рыбалящая в ручье: и мокро, и противно, и уйти нельзя. Ладно хоть, дождик теплый, летний, Тряса ни прилипнет…

К полудню, когда они подъехали к чахлой придорожной роще, дождик перестал, небо прояснилось, Луня обсох и на привале с удовольствием развел костер безо всяких чар, обычным способом — кресало, трут, немного умения и вот уже Зничев цвет весело пожирает нарубленные топориком ветви.

Поели, напились взвару, малость отдохнули. Луня, насторожив лук, убрел на дальний конец рощи, и подстрелил жирную луговую куропатку — в ужин будет на столе дичинка, похлебку можно сварганить, хорошо!

Волхв похвалил охотника, подождал, пока Луня выпотрошил птицу, приторочил ее к седлу, и махнул рукой:

— Поспешим давай, до темна Поворот надо проехать! Там, на Повороте, корья могут засаду поставить, на это они мастера, ну да ты не боись, на нас они не сунуться, им конных не догнать, не одолеть. Лук, однако, готовь мало ли как обернется. Ну, поехали!

Луня вскочил в седло и поспешил следом за волхвом. От него не укрылась та перемена, что произошла с Шыком за последние несколько дней. В городище все знали волхва, как не шибко ласкового, ворчливого даже старца, мудрого, умелого, но замкнутого и не разговорчивого.

Теперь же Шык словно сбросил десяток зим. Разгладились морщины, распрямилась спина, по-юношески задорно заблестели глаза. Луне даже стало казаться, что волхву несладко было там, дома, в городище, и только в дороге он стал по настоящему счастливым…

Вчера, когда они съехали с высоких холмов, голубая цепочка пиков Ледяного хребта растяла в дальней дымке, но теперь уже и с самого Хода стали видны неясные контуры горных вершин.