встречались на Рождество, может быть, один или два раза летом, и всегда в Канаде. В основном я общался с Джоном по телефону или электронной почте. Мы разговаривали примерно раз в месяц, обменивались ссылками на противоположные мнения по любому поводу: от Obamacare до глобального потепления. Он никогда не был постоянной частью моей жизни, но он был важной ее частью, и всегда находился рядом во время как белых полос, так и черных. Сорокасемидюймовый плоский монитор в нашей спальне – часть его наследия, подарок, который они с Трейси купили в честь моей первой номинации на «Хьюго». Он начал разыскивать адвоката в Мичигане через несколько часов после моего ареста в Порт-Гуроне. Человек с больным сердцем, которому было отмерено, может, четыре нормальных часа в день, он говорил с Кейтлин по телефону в час тридцать ночи, пока доктора выскребали гнилое мясо из моей ноги. (На самом деле я почти уверен, что со мной он по телефону тоже разговаривал между операциями; кажется, я помню мобильник Кейтлин возле моего уха в палате интенсивной терапии и голос Джона, насмехающийся над моими взглядами на глобальное потепление. Я помню, как смутно посчитал нечестным то, что он злоупотребляет моей медикаментозной заторможенностью. Однако в процессе участвовал морфин, так что подробности от меня ускользают.)

Мы с НПЕ держали наш брак в тайне, однако это не помешало Джону и Трейси выгрузить на наш порог ящик шампанского, когда они в следующий раз приехали в город. И я никогда не забуду то письмо, что он написал мне – последнее письмо, как оказалось – после смерти Банана: короткое и емкое, с воспоминаниями о каком-то случае из эпохи восьмидесятых, когда я забрал у него кота, поскольку Джон понял, что не может больше содержать его дома. Я давно уже забыл об этом. Джон не забыл, и с тех пор наблюдал за мной со стороны: «Впоследствии я понял, что это одна из его ролей в жизни, – писал он. – Приходить на помощь и брать на себя ответственность вместо тех, кто меньше заботится или не может заботиться о Мохнатом патруле любой расы или филума». К письму прилагался чек, который изрядно сгладил финансовые последствия кончины Банана.

Через две недели после того, как он это написал, мой брат очутился в палате интенсивной терапии кардиологического отделения Тафтса. Домой он больше не вернулся.

Пережил три или четыре брака – зависит от того, учитываете ли вы гражданский брак, – начиная с шестнадцати лет. (Достаточно провести с Трейси десять минут, чтобы понять, почему он перебирал варианты, пока не остановился на верном.) Был органистом мирового класса – занял третье место на международном конкурсе в Брюгге, а потом артрит лишил его этого будущего где-то в двадцать пять лет. Считался одним из сорока лучших сотрудников MCA. Продавал странную стеклянную посуду в своем подвале. Был деканом Музыкального колледжа Гамильтона. И бог знает кем еще – я почти ничего не знаю о потерянных годах, проведенных им на Западном побережье.

Слабое эхо Джона сохраняется в моем блоге: Джон время от времени писал здесь комментарии под ником Finster Mushwell (не спрашивайте). Но это бледная тень. Вы можете прочитать их все и все равно не поймете, каким он был человеком: Бойцом. Несгибаемым. Раздражающим спасителем жизней. Занозой в заднице. Черным Рыцарем, непобедимым.

До этого четверга.

Я не знаю, что сказать. Не знаю даже, что думать. За исключением, может быть, этого: любой из родившихся с фамилией Уоттс может претендовать на звание члена моей семьи.

И лишь Джона, единственного среди них, я воспринимал как такового.

Viva Zika!

(Блог, 3 февраля 2016 года)

Есть у меня один знакомый – Дэн Брукс. Сейчас он на пенсии, а раньше был известным паразитологом и эволюционным биологом. Много исследовал возникающие инфекционные заболевания (ВИЗ – для вас, аббревиатурные фетишисты) в Латинской Америке. Несколько лет назад я написал вступительный текст для онлайновой базы данных, которую он составлял. В тексте был вот такой фрагмент:

«Вы не найдете никаких информационных бюллетеней о клещевом боррелиозе в Коста-Рике. На первый взгляд это легко объяснимо: о случаях боррелиоза в этой стране не сообщали и ни одна местная разновидность клещей, насколько известно, не переносит вызывающие его бактерии.

Однако у части этих клещей есть в других регионах близкие родственники, которые такие бактерии переносят, а многие патогены способны заразить гораздо больший спектр видов, чем делают в реальности; простая изоляция – вот единственное, что не дает им реализовать свой истинный болезнетворный потенциал. Таким образом, хоть сейчас Коста-Рика и свободна от клещевого боррелиоза, потенциальные векторы уже существуют там в изобилии. Инфраструктура для эпидемии подготовлена: единственного бессимптомного туриста может хватить, чтобы напустить эту мучительную, инвалидизирующую болезнь на местное население».

Клещевой боррелиоз ни в коем случае не уникален. Глобальное потепление изменяет пути миграции и ареалы множества организмов. Транспортируя людей и вещи, мы распространяем бесчисленные патогены по всему миру. Изолированные виды неожиданно контактируют; паразиты и болезни обнаруживают, что их окружают ничего не подозревающие и уязвимые потенциальные носители. Таким образом, заболевания, совершенно неизвестные всего сорок или пятьдесят лет назад – СПИД у людей, Эбола у людей и горилл, лихорадка Западного Нила и птичий грипп у людей и птиц, хитридиомицеты у амфибий, чумка у морских львов – стали сегодня практически обыденными. Патогены встречаются с носителями, не обладающими устойчивостью и не успевающими ее выработать. В подобном мире ВИЗ неизбежны. Они возникают постоянно. Месяца не проходит без новостей о каком-нибудь свежеоткрытом штамме гриппа, перешедшем к носителю-человеку.

Болезнь этого месяца – Зика. Ее разносят тропические москиты Aedes aegypti, так что нам, северянам (как нас убеждали еще на прошлой неделе), беспокоиться не стоит. Черт, да даже у 80 % тех, кто ей все-таки заболел, не проявляется никаких симптомов. Оставшимся 20 % приходится перетерпеть боль в суставах, температуру и умеренную сыпь, прежде чем они наскучат Зике и она удалится донимать кого-нибудь другого. Это вам не Эбола; Зика, насколько нам известно, даже ни разу никого не убила. Полагаю, именно поэтому никто так и не собрался разработать вакцину против нее.

Но что она творит с зародышами! Вот это страшновато, пусть даже ВОЗ идет на попятную и признаёт, что никто пока точно не доказал связь Зики с микроцефалией. (Если это не она, кому-то придется объяснить тот факт, что количество случаев микроцефалии в Бразилии выросло в двадцать пять раз с тех пор, как Зика дебютировала там в прошлом