Верховцев вернулся быстрее, чем Илья ожидал, пол даже не успел до конца просохнуть, но гильза и пуля уже лежали в полиэтиленовом пакете вместе с пистолетом.

На улице окончательно стемнело. Друзья протерли все поверхности, на которых могли остаться их отпечатки, и потащили коробку к двери. Повезло: в подъезде им никто не встретился, и они благополучно спустили тело Зимина на грузовом лифте. Илья подогнал машину вплотную к подъезду, открыл багажник.

– Елки-мотылялки, не закрывается! – выругался Верховцев. – Что делать, Илья? Вынимать его?

– Спокойно, мы везем стиральную машину на дачу, – судорожно фиксируя незакрытый багажник веревкой, заявил позеленевший Илья.

– Как клошары, – перекосился Никита.

– Не нравится – не ешь, – огрызнулся Шахновский.

В сторону Кольцевой они рванули в состоянии истерики. Вскоре впереди замаячил пост ГИБДД.

– Будут тормозить – проезжай! – посоветовал Верховцев.

– Накаркал, блин! – заметив полосатую палочку и хмурую физиономию стража дорожного порядка, процедил Илья и нажал на тормоз.

– Ты что делаешь, козел! Проезжай, не останавливайся! – шаря ногами по полу и пытаясь со всей силы надавить педаль газа, запаниковал Никита, мешая Илье своими копытами.

– Молчать и улыбаться! – гаркнул Шахновский, припарковался и выскочил из салона.

Сотрудник ГИБДД представился, принял у него документы, подошел к багажнику.

– Что там? – поинтересовался он.

– Подарок для тещи. Машина стиральная, последняя модель, дорогая, сволочь, – гордо сообщил Илья.

– Для тещи? – мент насторожился.

– Ага, мне для нее, родимой, ничего не жалко, лишь бы она пореже в Москву припиралась. Повадилась, понимаешь, шмотье свое ко мне таскать баулами! Трусняк и лифчики парашютами везде развесит, а пока они сохнут, теща мне нотации читает – ну никакой жизни! – эмоционально выкликнул Илья и кивнул на Верховцева. – Сантехника вот с собой прихватил, чтобы подключил машинку к местному водопроводу.

– Поезжайте, – махнул рукой дорожный страж, мгновенно подобрев.

Илья плюхнулся на сиденье, завел машину и ватной ногой надавил на газ. Когда они отъехали от поста на несколько десятков метров, он шумно выдохнул и покосился на Никиту: тот сидел, словно статуй, с дебильной улыбкой и отсутствующим взглядом.

– Можно отмереть, – разрешил Шахновский и чувствительно пихнул Никиту в плечо кулаком, потому что товарищ не отреагировал на его слова.

– М-дя, – крякнул Верховцев и вытер рукавом пот со лба.

Решили больше не рисковать: закопать труп в ближайшей от города лесополосе, благо у Ильи имелась в наличии саперная лопатка, которую он возил с собой на всякий пожарный случай. У Ильи в машине всегда имелось много полезных и нужных вещей. Сказалось пагубное влияние Жюль Верна – до увлечения детективами Шахновский успел переболеть приключенческими романами и даже в возрасте восьми с половиной лет удрал из дома, чтобы совершить кругосветное путешествие. Бабушка вовремя отловила его на Ленинградском вокзале, углядев в комнате внука записку с телефоном справочной и пометками о расписаниях поездов дальнего следования, разбитую копилку-кошечку и верно истолковав отсутствие кое-каких продуктов в холодильнике.

Съехали с шоссе на проселочную дорогу, припарковали машину в кустах, углубились в лес. Вырыли яму, предварительно аккуратно сняв дерн, закопали тело, сверху вновь уложили дерн, закидали могилу ветками, коробку сожгли чуть подальше от места захоронения. В Москву вернулись другим путем. Илья подкинул Никиту до въезда в коттеджный поселок.

– Ладно, пусть земля будет пухом Александру Зимину, – вдруг с сочувствием сказал Верховцев. – Не хотел бы я, чтобы меня так похоронили, как собаку.

– Да уж, приятного мало, – согласился Илья. – Но что делать, этот печальный случай из серии «не рой яму другому». Теперь совершенно ясно, что именно с подачи Калистратова Лиля от тебя ушла. Я уверен: Саша Зимин не случайно вертелся подле нее, он по природе своей трус и не стал бы крутить роман с твоей женой, даже если бы испытывал к ней сильные чувства. Значит, это происки конкурентов. Зимину просто денег много заплатили. Как это ни печально, ухаживание пацана упало на благодатную почву. Ты был так увлечен тендером, что забыл про жену. Тут явился Сашенька, бывший поклонник, принялся дуть Лильке в уши слова о любви, окружил ее заботой и вниманием. Ну и, сам понимаешь… – Шахновский смущенно откашлялся. Рассказывать Никите о беременности Лили он не стал, чтобы окончательно Верховцева не добить.

Никита долго молчал, переваривая информацию.

– Муха навозная, – наконец сквозь зубы процедил он. – Правильно Лилька его шлепнула! Только все равно непонятно. Раз она так повелась на его ласки – почему пристрелила? – строить версии относительно смерти любовника жены и вообще говорить на эту тему Никите было очень тяжело, выражение лица его стало таким, словно у него заболели все зубы разом.

– Возможно, она узнала, что Зимин с ней в нечестную игру сыграл, и вспылила, – предположил Шахновский.

– А записка? В ней было сказано, что Лиля полюбила другого и поэтому уходит от меня. Она ушла – и прихватила с собой пистолет! Зачем? Где логика? Не понимаю.

– Логика? Какая, на хрен, у женщины может быть логика! Ты меня удивляешь, Никита. Всеми поступками баб гормоны движут, импульсы и чувства. Еще у них есть такое качество, называемое чувством вины. Накрывает их частенько это дело, иначе они давно уже всех мужиков перестреляли бы. Ушла Лиля, скорее всего, потому, что обманывать тебя больше не могла. Все бабы, изменив, от чувства вины страдают и мучаются. Не то, что мы.

– Я бы попросил не обобщать! – возмутился Верховцев. – Я Лильке не изменял, даже когда мы в бане с девочками парились, и когда я в Таиланд без нее ездил, и когда ко мне в спортивном клубе девки отпадные подкатывали.

– Да знаю я, ты чист и непорочен. Не об этом речь… Возможно, Лиля, когда записку свою писала, догадалась, что Саша Зимин ее обманывал, поэтому и пистолет с собой прихватила. Может, убивать его она не хотела, взяла, чтобы припугнуть и выяснить истину, а вышло сам знаешь что.

– Почему же написала, что полюбила другого? – разозлился Никита. – Почему не разлюбила, если знала, что Зимин – козел!

– Потому что любовь – зла! – мило улыбнулся Илья, с трудом удерживаясь, чтобы не дополнить это высказывание народной мудростью про те же грабли, на которые Лилечка дважды наступила.

– Мне плохо, Илья, – тихо сказал Верховцев.

– Знаю. Ты, это, держись, друг. Надо жить дальше, другого ничего не остается. Даю установку, – бодро сказал Шахновский. – Завтра ты встаешь пораньше, обсуждаешь с поварихой меню, помнишь наш разговор, да? Закупаешь продукты, начинаешь готовиться к семейному ужину, ведешь себя естественно, словно ничего не случилось. Не переживай, Никита, мы эту сделку заключим, никуда она от нас не денется. А Калистратов пусть сам застрелится от злости.