Несколько выводов. Во-первых, истинно «алчущие и жаждущие правды» обязательно насытятся. Не насытятся только те, кто алкал «понарошку», для видимости, а на самом деле не был готов ничем жертвовать. Увы, таких – большинство, и знайте, что все их сокрушения по поводу недоступности правды гроша ломаного не стоят. Во-вторых, становится понятным, что само состояние «алкания» обладает самостоятельной ценностью, ибо ведет к лишению привычных эгоцентрических ориентиров, развитию децентрализованности в человеке, углублению и взрослению его личности.

И, наконец, в-третьих, то состояние жертвенной готовности, которое охватывает при этом человека, есть самое ценное во всем этом процессе, оно даже ценнее в глазах Бога, чем само достижение правды. И вот это-то состояние и есть не что иное, как то самое искомое нами блаженство. А теперь вернемся в начало нашего рассуждения. Смотрите, что получается. Если блаженство – это состояние жертвенной готовности, тогда – да, «блаженны алчущие и жаждущие правды», причем прямо здесь и сейчас, в своем алкании. С другой стороны, «ибо насытятся» – тоже верно, но теперь оно верно иначе: не просто потому, что когда-то, наконец, наступит искомое насыщение, а потому, что жажда правды только тогда и есть блаженство, когда градус ее искренности настолько высок, что не может не привести к насыщению, то есть к обретению этой самой правды. Посмотрите, насколько все стало тоньше и поменялось местами. И, наконец, изменилось само понятие блаженства: как сильно оно отличается от обычного наслаждения удовольствиями, насколько Иисусово блаженство тоньше, выше, пронзительнее, чем то, к чему стремится обыденное сознание. Такова истинная духовность, и христианство – не единственная традиция, позволяющая к ней прикоснуться.

У: Как интересно раскручивается смысл – один из другого.

7 Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

А: Такая же простая фраза, как и все предыдущие. Ваше мнение по этому поводу? Д: Здесь, наверное, милость как сострадание?

М: Со-страдание – причастность к страданиям другого.

Д: Мне кажется, что настоящее сострадание включает в себя эту самую капитуляцию.

А: Ну, конечно, включает. А в чем она заключается?

Д: В способности понять страдания другого человека, не просто пожалеть со стороны, а почувствовать и понять.

У: И, мне кажется, еще – не навязать свой опыт, свои проекции.

А: На эту тему в самом Евангелии есть притча (Иоан. 8.3—11).

Д: Про грешницу?

А: Да. Любимая притча дзенских мастеров, после прочтения которой они утверждали, что Иисус был просветленным. Вы представьте себе эту ситуацию! На картине Поленова «Иисус и грешница» очень хорошо переданы выражения лиц фарисеев: их и лицами-то трудно назвать… И вот они ждут, когда Учитель допустит малейшую ошибку, чтобы радостно на него наброситься – со свистом, руганью, улюлюканьем, а то и побить палками.

Д: Им и до грешницы нет никакого дела.

А: Эта нравственная порочность настолько сильна, и это лицемерие… А помните, как заканчивается притча? Иисус говорит грешнице, что не осуждает ее. «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут». В этой фразе заключена центральная идея всей христианской религии.

У: Тут ведь и «не судите да не судимы будете»… (Мф.7.1)

А: Вам непонятно, как дальше двигаться? Найдите антоним к слову «милостивый» и разберите его смысл и что происходит в этом случае. Сразу все встанет на свои места.

У: Антоним? Жестокосердный…

М: Очень эговый.

Д: У такого человека даже в жалости, как это ни удивительно, присутствует момент самоутверждения.

А: Да. На языке психоанализа это называется инвазия архетипа тени[14]. Продолжайте, вы сейчас рассуждаете в нужном направлении. Так какие они, неблаженные? И почему?

М, Д, В: Осуждающие.

А: Да. Ибо будут осуждены. Все правильно. Возьмите эти слова, посмотрите на них: «осуждены, осуждающие»…

М: Человек осуждающий… мы, как правило, в других людях осуждаем то, чего не принимаем в себе. Милостивый человек – это тот, кто прежде всего свои недостатки осознал и принял, главное – принял, а значит – капитулировал. После принятия этих недостатков в себе, проекции, осуждение уже никогда не смогут распространиться на других.

А: Браво, Рита. Мне нечего к этому добавить. Я бы сказал другими словами, но смысл именно такой. Почему милостивые будут помилованы? Не потому, что они просто милостивы. Это неправильный взгляд. Милостивый – это тот, кто милует, а милует – значит, прощает. А прощает – значит, не держит в себе зла. А не держит зла – значит, не продуцирует иллюзорные инфернальные проекции на других как на носителей демонического начала. Демонизация же других – первый шаг к собственной демонизации. Логика этих внутренних процессов прекрасно отражена в народной пословице «с волками жить – по-волчьи выть».

Прошу вас обратить на это особое внимание: милостивый – это тот, кто не держит в себе зла на других. А теперь задумаемся: а можно ли «держать в себе зло», то есть, буквально «быть сосудом, вместилищем зла» как-то иначе? И оказывается, что нет! «Держать зло на других» и просто «быть сосудом, вместилищем зла» – это одно и то же!

Интересно, что язык всегда отражает внутреннюю логику явлений: немилостивый – значит, «злой», в жизни немилостивых людей так и называют – злыми. Другое дело, что между злым человеком и злом в метафизическом, инфернальном смысле никто обычно знака равенства не ставит. А надо бы! Может быть, зла на земле было бы поменьше … А то ведь у нас теперь слово «злой» чуть ли не с «крутой» ассоциируется, особенно у подростков…

Что вкладывает Христос в слова «блаженны милостивые…»? Самое главное, что нам нужно понять, – это кем они будут помилованы, равно как и кем будут осуждены осуждающие. И здесь, в самом важном для этого изречения смысле, существует все та же возможность перевертыша. Потому что большинство людей склонно понимать это так: стоит над нами строгая вышестоящая инстанция, приглядывает и ведет учет всем нашим неправдам, и когда наступит срок – каждому свой – тут нам и выставят счетец по заслугам. А дальше как хочешь, так и пляши – хоть на сковородочке, хоть на угольках, хоть еще как-то…

Возможность перевертыша возникает только в самом глубоком месте, а именно – в месте тождества, совпадения того, кто милостив, и того, кто помилует этого милостивого. К чему мы приходим в этой точке? Ни много, ни мало – к потрясающей адвайте, то есть недуальности, означающей неделимость совершаемых поступков и наблюдающей за ними совести. Правильно понять этот тезис можно только в том случае, если в осуждаемых (или не осуждаемых) свойствах ближних, да и дальних наших, мы видим лишь части собственного психического универсума, то есть не отделяем себя от них.