Федор вернулся к столу, выпил стакан за победу и, выковыряв семечку, кинул ее в рот. Семечка полетела мимо. Вторая тоже. Так же поступили третья и четвертая. Федор выпил еще и продолжил кидать семечки в направлении рта. Опустошив половину подсолнуха, Федор с яростью укусил непокорного и выбросил через плечо. Выцедив остатки самогона в стакан, Федор медленно выпил и, вылив оставшиеся капли на ладонь, похлопал ею по шее.

– Амброзия! – взорвалось внутренним голосом в сознании Федора, – Я же собирался вырвать амброзию.

Федор присел, ухватился за зеленый стебель травы. Потом стал на карачки, и начал выдергивать из земли все зеленое, что попадалось на его пути, оставляя после себя земляную дорожку. Уткнувшись в препятствие, Федор опознал его, как кирпичи вокруг клумбы жены. Клумба была запретным местом, на ней нельзя было ничего сажать, удобрять и пропалывать. Клумбу надо было обойти, но такие сложные маневры были слишком утомительны в этот теплый солнечный полдень. Поэтому Федор лег на клумбу, уставился в небо и уснул с открытыми глазами. Таким его и нашла вернувшаяся с рынка жена – тихо посапывающим в коконе ее любимых астр.

Ноты: основание подсолнуха, амброзия, брага, лопух, горькая трава, земляная пыль, астры.

Вынимаю из чашки лимон и жую, щуря глаза. Листик мяты плавно кружится в чашке, он чуть изогнут и похож на кораблики, которые мы с Маринкой запускали в детстве в лужах – проткнутые спичкой листочки. Становится как-то жаль унесенных в никуда годов. День детства был равен целой жизни; настоящей сказке о герое, покидающем дом, идя навстречу мечте, преодолевшем на пути всех драконов и вернувшемся другим человеком, ставшим старше и мудрее на целый день. А потом как-то незаметно ты начинаешь считать месяцами, и совсем скоро в счет идут года. Год – это 365 жизней, которые мы забываем прожить. Я держу в руке большой горячий стакан чая, смотрю на падающие хлопья за окном, они похожи на вырванные клоки шерсти, словно где-то там в облаках два божественных белых кота дерутся в лютой схватке, не щадя своих шуб. Очень хочется переключить картинку за окном на зеленый луг и голубое небо, открыть створку окна и впустить сочный, наполненный запахом разогретой на солнце травы ветер, но там холодная, покрытая белым земля переходит в серое тяжелое небо. «Стоп!» – говорю я себе. Хватит шагать годами, с каждым таких шагом их остается все меньше. Пора снова вспомнить, как жить моментом, долгим, тянущимся почти бесконечно. Я вдыхаю терпкий запах чая и слежу, как падает большая снежинка. Сейчас за окном зима, и это хорошо, потому что это сейчас, потом будет весна и это тоже будет хорошо, потому что наступит то сейчас. Главное – не пропустить сейчас.

Ноты: лимон, мята, чай, ментол, грейпфрут, мускус.

– Надену все лучшее сразу! – кричала Маша и размахивала курткой, приплясывая под музыку из компьютерных колонок.

– Добро пожаловать, Анюта! – сказала Полина Игоревна и, не чокаясь, выпила рюмку ликера.

– За тебя, Ань! – поддержали собравшиеся девчонки.

Еще никогда в жизни за Аню столько не пили, не ели и не танцевали, Аня и сама до этого дня столько не пила.

Она схватила с тарелки малиновое пирожное и откусила сразу половину.

– Танцевать! – кричала Маша и вытягивала Аню из-за стола.

Половина пирожного полетела на пол, Аня с перемазанным кремом лицом ворвалась в круг танцующих.

– Виновата ли я, виновата ли я! – орали со всех сторон и трясли бюстами.

Аня стучала каблуками, кружилась в центре танцующей стайки разновозрастных женщин и ощущала себя полностью счастливой. Всего неделю назад она робко постучала в этот огромный кабинет, прошла мимо столов, за которыми сидели серьезные дамы, ведущие бухгалтерию предприятия. Аня думала, что придется подстраиваться под коллектив, а ее просто приняли в семью эти простые, душевные и отзывчивые девчонки. Именно девчонки, независимо от возраста и должности. За прошедшую неделю они стали ближе и роднее многих ее давних подруг.

В дверь заглянула вахтерша.

– Собираемся, мне пора закрывать проходную, – сказала вахтерша.

– Ну, Надежда Петровна, можно еще часик? – спросила Маша.

– Давай к нам, – позвала Полина Игоревна.

– Полчаса, и чтобы никого позже не видела! – строго сказала Надежда Петровна, а потом хитро добавила, – и кусок торта.

Ноты: карамель, малина, сахарный сироп, мандарин, пирожные.

– Понимаете, я не верю во все это колдовство, магию, я бы никогда сюда не пришла, но я не сплю, – сбивчиво говорит Ира.

Женщина в мешковатом черном балахоне кивает, опираясь на косяк двери.

– Врачи перепробовали кучу лекарств, ничего не помогает, становится только хуже, – продолжала Ира.

– Может, войдешь? – предложила женщина.

– Я не верю, вы понимаете, меня крестная уговорила сюда прийти, я здесь, только ради того, чтобы она успокоилась, – говорит Ира.

Ира помолчала и вошла в дом.

– Я понимаю, что занимаю время клиента, я заплачу за консультацию или как там это называется, – сказала Ира и достала кошелек.

– После, и раз тебе не нужна консультация, пошли, попьем чай, – сказала женщина.

Она отправилась в кухню, Ира пошла следом.

– Зови меня Вероника, – сказала женщина и начала заваривать чай.

Ира села за стол, с полок на стене свисали сухие пучки аптечной ромашки, один из которых вцепился Ире в голову колючими веточками. Ира попробовала отодвинуть пучок, но ветки стали еще больше впутываться в волосы. Ира сняла с головы заколку, распустила волосы, чтобы вынуть ветки, но тонкие воздушные кудри взметнулись вверх освобожденные от прически и окончательно запутались в ромашковом венике. Когда Вероника ставила на стол чашки, освобождение от ромашки походило на ожесточенный бой. Ира была готова вырвать прядь волос, чтобы только закончить это нелепое недоразумение.

– Ты понравилась ромашке, – сказала Вероника и ловко выпутала сухой букет. Потом кинула несколько цветочков в чашку Иры, и они сели пить чай.