Потрясение, которое он тут испытал, не поддаётся описанию. Оно настолько парализовало его, что он как плюхнулся задом на тротуар, так и остался сидеть и целую вечность не мог сойти с места. Вокруг него возвышались спящие фасады громадных домов. Не просто каких-то там домов. Тех самых, около которых он решил следовать за толпой в зияющую дыру! Он сразу узнал журнальный киоск, закрытый ставнями, магазины с опущенными жалюзи, пустые конторы с тёмными окнами. Он вернулся на то же место! Соседние переулки и широкий проспект были по-прежнему ярко освещены. Но совершенно пусты. Сидя неподвижно, как каменная статуя, Пёс выл, выл, не переводя дыхания, закрыв глаза, закинув голову, сведя рот в кружок… Не исключено, что он так и выл бы по сей день, если бы чей-то голос не прошептал вдруг прямо у него над ухом:

– Нет, кроме шуток, ты весь квартал решил перебудить или как?

Пёс подскочил, а приземлившись, весь ощетинился и ощерился. То, что предстало его взгляду, было самым жутким видением, какое только можно вообразить! Во-первых, глаза. Жёлтые, горящие, немигающие. Потом страшная пасть, чёрная, искривлённая свирепой ухмылкой, обнажая клыки, мощные, как крючья, на которых подвешивают мясные туши. На макушке гребень щетинистой шерсти. Дикая расцветка – грязно-жёлтая с чёрными полосами. А особенно поражало то, что передние лапы, обрамляющие могучую грудь, были гораздо длиннее и массивнее задних. Видение было раза в три-четыре больше Пса и не двигалось. Пёс тоже не двигался, только рычал, ощетинившись и готовясь дорого продать свою шкуру. Теперь он вспомнил, что ему уже доводилось видеть нечто подобное. Однажды Пом, держа на коленях раскрытую книгу, показала ему одну картинку:

– Смотри, гиена. Правда, страшная? – восхищалась она.

Да, страшная, но ладно на картинке, а вот так, прямо под носом, откуда ни возьмись, посреди ночного Парижа…

Может быть, видение читало мысли Пса? Так или иначе, оно расхохоталось леденящим смехом и сказало:

– Что правда, то правда, вид у меня не для слабонервных. Точь-в-точь гиена. И не говори, что нет, уж я-то знаю. Меня, кстати, все так и зовут – Гиеныч. Но ты, между прочим, тоже не Бог весть какой красавец…

Гиеныч снова разразился своим характерным смехом, похожим на заливистое кудахтанье.

(«Тут говорится, она всё время хохочет», – объясняла тогда Пом.)

– Ты бы лучше рассказал, что с тобой стряслось, чем дрожать как лист, и демонстрировать свои зубёнки, – предложил Гиеныч, вдруг оборвав смех.

Странное дело (Пёс ещё сам не разобрался, успокаивает его это или пугает больше, чем всё остальное), говорил Гиеныч очень мягким, каким-то словно отдалённым голосом. Сделав над собой усилие, Пёс всё-таки сумел ответить:

– Я заблудился.

Гиеныч тут же возразил:

– Уже нет. Я знаю Париж, как свои пять пальцев. Куда тебе надо?

– Мне надо как раз выбраться из Парижа, – объяснил Пёс уже более твёрдым голосом.

– Выбраться, а куда? – спросил Гиеныч, не сводя с него глаз.

– Не знаю… куда-нибудь на юг, – отвечал Пёс, выдерживая фосфоресцирующий взгляд.

– Тебе повезло, я как раз иду на Лионский вокзал встречать двенадцатичасовой. Двигай за мной, – скомандовал Гиеныч.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и пошёл.

Сперва Пёс следовал за ним на почтительном расстоянии. Походка у Гиеныча была чудная. Передние лапы гордо вымахивали от могучих плеч, между тем как задние, едва возвышаясь над землёй, поспевали следом, как могли. Время от времени он небрежным тычком опрокидывал мусорный бак и спрашивал, не оборачиваясь:

– Поесть не хочешь?

Пёс понемногу подтягивался все ближе. Вскоре он уже шёл бок о бок с Гиенычем. Даже испытывал некоторую гордость, словно сумел укротить настоящего хищника. И, хотя Гиеныч ни о чём его не спрашивал, Пёс принялся рассказывать ему свою историю. Он говорил без удержу, как те, у кого за неимением собеседника накопилось много невысказанного. Гиеныч слушал, хмуря брови, чёрные и лоснящиеся, как тигриные полосы. Иногда он вставлял вопрос:

– Этот Потный, как ты его зовёшь, он, значит, никогда не давал тебе толком помечать шины?

– Никогда.

– Меня это не удивляет.

– Почему?

– Потом объясню. Рассказывай дальше.

Пёс рассказывал дальше. Он рассказывал не по порядку. Как всякий, кто не может забыть о своём горе, он всё время возвращался к одной теме: странному поведению Пом.

– Вот так вот – сегодня любила, а завтра бросила? – спрашивал Гиеныч.

– Ну да, раз – и всё… без предупреждения.

– Это меня не удивляет, – неизменно отвечал Гиеныч.

– Да почему же? – спрашивал Пёс, останавливаясь.

– Потом объясню. Не стой, пошли, я спешу.

С залитых светом проспектов в полутёмные улочки, с полутёмных улочек совсем тёмными переулками они добрались до вокзальных пакгаузов. Гигантские строения, чёрные и безмолвные. Больше ничего Пёс не мог разглядеть. Только светящиеся в темноте глаза Гиеныча. Пахло гудроном, сыростью, ржавчиной и шлаком.

– Жутковато, а? – шепнул Гиеныч пугающе вкрадчивым голосом.

И словно нарочно, чтоб Псу стало ещё страшнее, зашёлся долгим хохотом, который многократным эхом отозвался в лабиринте пакгаузов.

Наконец они взобрались на какую-то насыпь из мелких камушков, осыпавшихся при каждом шаге. Добравшись до вершины, Пёс почувствовал под лапками что-то леденяще холодное. Пелена туч над ними вдруг прорвалась. На долю секунды Пёс увидел рельсы, отблескивающие до самого горизонта.

– Ну вот, – сказал Гиеныч. – Юг вон там, прямо перед тобой. Счастливо!

И исчез.

Тучи опять сомкнулись. Пёс никогда бы не поверил, что ночь может быть такой тёмной. Черным-черно. Он не мог разглядеть даже собственных лапок. Сколько времени оставался он наедине со своим страхом? Несколько секунд. Которые показались ему часами. Потом, чувствуя, что больше ему не выдержать, он закричал:

– Гиеныч! Гиеныч! Вернись…

Никакого ответа. Только чёрная ночь. И слабый-слабый ветерок, нагруженный такими же чёрными запахами.

– Гиеныч, ну пожалуйста!

В голосе Пса звучали слезы.

Ответом ему был далёкий смех Гиеныча. Далёкий, потом совсем близкий. Потом опять далёкий. И опять близкий. Смех, который был всюду.

– Перестань меня пугать! – вдруг взорвался Пёс. – Перестань! А не то…

– А не то что? – осведомился вкрадчивый голос совсем рядом.

Не успел Пёс ответить, как от мощного тычка покатился в ров у подножия насыпи.

Когда он встал, полуоглушенный, два жёлтых горящих глаза взглядом пригвоздили его к месту.