Во-вторых, букелларии, их тоже было не очень много; они имели самую разную подготовку и снаряжение, чем ведали их начальники. И наконец, «союзники», варварские племена во главе с вождями. Лучшими и самыми многочисленными во времена Велизария были гунны, превосходные всадники и люди, которых оклеветали. Еще следует упомянуть контингент герулов, имевших репутацию великолепных бойцов, и легкую конницу сарацин.

Отряды варваров были почти так же многочисленны, как византийские войска, а главной их проблемой был вспыльчивый характер. Гунны поголовно считали себя героями и никогда не соглашались отступить, даже чтобы заманить неприятеля в ловушку. Герулы непременно желали сами выбирать позицию в боевом построении, а сарацины часто отправлялись по домам в разгар военной кампании, решив, что добыча того не стоит.

Таким образом, армия, унаследованная Велизарием, не могла похвастаться таким прочным и надежным орудием, как фаланга; ее структура командования была такова, что военачальнику нередко приходилось подчинять стратегию и тактику странностям «союзников», а не поступать так, как он сам считает нужным. Однако именно с этой бесформенной массой Велизарий встретил у Дараса однородную персидскую армию и вышел победителем в битве, где полегло 8 тысяч врагов. Она стала единственным сражением за несколько сотен лет, в котором можно говорить о достойной упоминания тактике. Мысль о том, что воин может совершать маневры, дерясь за двоих, показалась современникам Велизария такой необычной, что он сразу заработал себе славу. После этого к нему начали прислушиваться.

Для реорганизации византийской армии он взял за основу концепцию букеллариев, личных телохранителей больших вельмож. Поскольку Велизарий занимал пост главнокомандующего, ему полагалось больше букеллариев, чем другим, и он набрал из них войско внушительного размера. Вскоре после Дараса оно насчитывало уже полторы тысячи, что в то время было немало. Их набирали отовсюду: у гуннов, готов, римлян, герулов; от федератов их отличало стандартное вооружение, состоявшее из доспехов, копья, меча, мощного лука. Они проходили специальную подготовку по применению оружия. Это была настоящая профессиональная армия в полном смысле слова, и никому, кроме Велизария, ее воины не приносили присягу на верность. Он называл их своим комитатом[4]. Но не только из-за комитата армия Велизария была так хороша; дело в том, что, имея такую сердцевину, он мог сочетать в армии все рода войск, как это сделал Филипп Македонский, который сумел бы извлечь пользу даже из выродившейся пехоты. А если приказы отдавал человек, у которого под началом было полторы тысячи умелых воинов, им подчинились бы даже «союзники».

Конечно, личная присяга была опасным делом и, безусловно, осложнила отношения военачальника с его императором, став позже причиной разногласий между ними. А пока императору нужны были победы, и он получил их. Когда осенью 531 года персидский царь умер, Юстиниан отправил в Ктесифон своих лучших дипломатов, вызвал Велизария с его комитатом в Константинополь и устроил свадьбу своего полководца с женщиной по имени Антонина.

Этот брак свидетельствует о первой попытке Юстиниана снять напряжение, возникшее между ним и его подданным, у которого в распоряжении была более мощная армия, чем у самого императора. Антонина была ближайшей подругой императрицы, и можно было рассчитывать на ее содействие в случае, если бы понадобилось приструнить Велизария из-за чрезмерного честолюбия. Это была дама довольно легкого поведения (не такая редкость в Константинополе того времени), но она поладила с мужем и обладала именно теми качествами, которые хотел видеть в ней Юстиниан.

III

Но Велизарий получил приказ явиться в Константинополь не только для того, чтобы жениться, как и Мунд, командир соединения герулов. Истинная причина ни для кого не была загадкой. Оба военачальника подготавливали один из наиболее амбициозных проектов императора, все замыслы которого имели большой размах. Юстиниан собирался отвоевать Западную империю, начиная с земель вандалов в Северной Африке.

Судя по описанию, этот план равносилен отправке армии из Европы в Китай вокруг мыса Горн; учитывая тогдашнюю технику и средства сообщения, так оно и было. Больше того, незадолго до Юстиниана такую попытку предпринимал император Лев, который создал экскубиторов. Ему удалось собрать стотысячное войско и флот, но вандалы показали ему, почем фунт лиха. У Юстиниана государство было победнее и армия поменьше. Вдобавок ему недоставало объединенной поддержки, особенно в Константинополе.

Наибольшее неприятие новый замысел императора вызвал в среде монофизитов. Их оппозиция носила преимущественно политической характер, отражая противостояние между националистическими интересами и имперскими притязаниями, между Сиро-Египтом и Константинополем, который в качестве столицы обширной империи будет реже прислушиваться к Александрии. Кроме того, оппозиция подпитывалась ненавистью заинтересованных кругов к деятельности Иоанна Каппадокийского, ближайшего соратника и казначея Юстиниана, — он с таким рвением взялся за уклоняющихся от уплаты налогов богачей, которого не упомнило целое поколение. По причинам, о которых будет сказано ниже, мы не можем назвать конкретные имена участников движения инакомыслия или описать, каким образом объединились диссиденты. Но не приходится сомневаться в существовании согласованного подпольного движения, поставившего своей целью свержение Юстиниана через народное восстание, и в том, что главными его зачинщиками были сенаторы и магнаты. Эти методы уже прошли апробацию в истории Византии и обычно оказывались успешными.

Таковы были предпосылки ссоры на ипподроме и демонстративного ухода «зеленых». Она произошла в воскресенье 11 января 532 года. Той ночью повесили семерых боевиков из «зеленых» и «синих», приговоренных к смертной казни за мятеж. Из-за чьей-то оплошности двоим преступникам — одному из «зеленых», другому из «синих» — удалось спастись и укрыться в церкви Святого Лаврентия. Городской префект, он же начальник полиции, выставил вокруг церкви кордон, и понедельник прошел спокойно. Тем временем в подполье шла подготовка.

На следующий день, 13 января, был назначен финал скачек, открывшихся в воскресенье, и в праздничный вторник ипподром заполонили людские толпы. С самого начала стало понятно настроение собравшихся: народ принялся взывать к императору в ложе, прося о милости для двух мятежников в церкви Святого Лаврентия. Поскольку Юстиниан промолчал в ответ, крики становились все яростнее. Во время двадцать второго забега кто-то выкрикнул: «Да здравствуют милосердные „сине-зеленые“!» Собравшиеся как один подхватили клич с таким энтузиазмом, что к последней скачке милосердные «сине-зеленые» толпой повалили из ипподрома.

Тот, кто стоял за этим, обладал превосходными тактическими способностями. Вместо того чтобы отправиться к церкви Святого Лаврентия, как можно было ожидать, чернь хлынула к преторию — центральному полицейскому участку. Громилы вломились в него, освободили преступников, перебили часть стражей, а остальных избили и отвели в тайное место, в том числе префекта Эвдемона; подожгли преторий. Разогнав силы правопорядка и лишив их руководства, толпа вылилась на главную улицу Меса, увеличиваясь в размерах и ярости. Восставшие разгромили и подожгли Августей, большой форум с колоннами, вскоре уже пылали главный вход в императорский дворец, здание сената за Августеем и константиновская базилика Святой Софии.