Стивен дошел до ключевого момента своей карьеры, когда нужно «играть по правилам, чтобы продвигаться наверх». Продвинуться в больничной иерархии очень сложно. Но чего он боится на самом деле? Может ли он мне сказать? Я чувствую его замешательство, правда оказывается иной. Может ли врач обнародовать свою связь с ВИЧ-инфицированной женщиной? Может ли это внушать страх даже в 2005 году? Врач – это символ здоровья. В глазах людей, во всеобщем сознании врач – это всемогущий целитель. Он должен бороться с ВИЧ, а не объединяться с ним.

«На обложке „Пари-матч“ я буду одна, или с Тарой, если ее отец не будет возражать, или с котом, или с тем суперкрутым парнем из сериала „Побег“, если ты можешь с ним связаться, но только не с новой любовью…» – сообщаю я Тони. Она была готова к этой новости и в конце концов не придает ей большого значения. Я тоже.

По мне, так лучше быть со Стивеном, чем сообщить об этом миру.

Однажды он просит показать ему мои анализы крови. Это невозможно, потому что я не храню весь этот бумажный хлам. Тогда он предлагает пойти со мной на следующий анализ. Он хотел бы помочь разобраться, что со мной происходит. Я соглашаюсь. Читая выписку, он заверяет меня, что благодаря тритерапии действие вируса ослабло. Вирус уже практически не обнаружить. В таком состоянии нет никакого риска возникновения сопутствующего заболевания. Моя иммунная система нормально защищает меня. Я остаюсь серопозитивной и потенциально заразной, но в гораздо меньшей степени, чем без лечения. При этом, конечно, я должна продолжать предохраняться с помощью презерватива. Стивен кажется спокойным. Так ли это на самом деле? Я не спокойна. Я чувствую одно: этот чертов вирус, даже незначительно присутствующий во мне, даже не обнаруживаемый, все равно является препятствием для любви ко мне другого человека, тончайшей преградой, невидимой и существующей лишь в форме латекса презервативов. Я буду испытывать любовные чувства, но никогда – полноценную любовь.

Я забываю о медицинском заключении моего возлюбленного, прячу его где-то глубоко в себе, я сосредотачиваюсь на настоящем и радостно назначаю дату нашей следующей встречи. Завтра.

Сегодня – звонок, зов о помощи.

«Здравствуйте, меня зовут Марианна, мне дал ваши координаты ваш издатель, я президент ассоциации „Подари жизнь“, выступающей за донорство для пересадки, и я хотела бы встретиться с вами».

Марианна несколько минут сердечно и страстно говорит мне о том, что моя история, на которую она наткнулась в прессе, поразила ее. Она не могла и представить себе мою жизнь, когда видела меня в роли неугомонной Мириам из сериала «Кордье – стражи порядка». Это нормально, я же комедийная актриса. Я даже знаю людей, которые все время улыбаются, в то время как внутри они медленно умирают. Кто-то скрывает свои страдания под маской жизнерадостной элегантности, чтобы продолжать нравиться, чтобы жить. Мы ведь все немного блефуем, правда?

Я узнаю от нее цифры, свидетельствующие об ужасной нехватке трансплантатов. Марианна хочет, чтобы я приняла участие в ее борьбе, тем более что эта тема касается ее самой, говорит она с неожиданной печалью, приглушающей ее энтузиазм. Она убеждена, что я была бы отличным послом и смогла бы привлечь внимание людей к жизненной необходимости донорства органов. «Нужно очаровать людей… Это будет действеннее, чем медицинская статистика, каждый человек должен иметь донорское удостоверение и открыто выражать свое желание спасать жизни, это срочная необходимость».

В то время как я внимательно слушаю слова Марианны, это слово – «необходимость» – пробуждает во мне воспоминания об Изабелле. Я почти совсем стерла их, как и многие другие…

Мне только что пересадили сердце и поместили в реабилитационный центр где-то в тоскливом пригороде Парижа. Мне была невыносима тишина, пустота ночи.

Я мучилась ужасно. И в этом тупике она стала моим лучом света – молодая итальянка, ослабленная болезнью, но жизнерадостная, к которой я сразу прониклась симпатией. Она была немного моложе меня. Мы были друг для друга чужими людьми, объединенными общей потребностью: трансплантат. Мне повезло. Она называла меня Карлоттой. Ее кожа, ее глаза были тускло-желтыми, как блеклое солнце. Она ждала пересадки печени, которая так и не появилась. Однажды ночью она умерла в одиночестве в своей палате, слишком далеко от своего дома и в двух шагах от меня, через несколько бесконечных недель после нашей встречи. Когда вечером мы расставались, скрывая страх перед наступающей ночью, она, улыбаясь, со своим красивым акцентом говорила мне, показывая скрещенные пальцы: «Дай бог, до завтра!» И, стоя на пороге палаты, я отвечала ей воздушным поцелуем, щелкала пальцами возле рта, пытаясь сделать это как можно громче, чтобы нарушить тишину.

Я целую тебя, Изабелла.

Я встретила Марианну, умеющую убеждать. Я согласилась стать послом, проповедовать, пытаться всех очаровать, убедить – но только при одном условии: не посещать больницы, не воскрешать эту невыносимую боль.

Я купила две красные виниловые подушки с размашистой надписью наискосок: «ЗВЕЗДА», чтобы мой чересчур строгий диван выглядел немного повеселее. Мне смешно видеть эти подушки. По крайней мере, я не скрываю амбиций! Выбирая наилучшее место для моего нового декора, я размышляю о причине, о «подлинном значении этого акта покупки», как говорила моя психологиня. «Почему именно слово „звезда“, Шарлотта?» Я рассуждаю вслух, как псих-одиночка. Так я развлекаюсь. Может быть, это из-за кино, телевидения, которого мне не хватает, или это моя гнетущая безработица. Я делаю речевые упражнения у себя в гостиной. «Да, почему „звезда“?» – пародирую я акцент моей психологини. И отвечаю себе тем же, немного высокомерным тоном: «Ради гламура, красоты, ради пустяков…» Представляю себе сообщение возлюбленному: «Моя звезда – тот, в чьих объятиях я буду лежать сегодня на моем диване» – или ободрение для самой себя, позитивный взгляд на мое шаткое положение: «Никогда не поздно стать звездой!»

Я украшаю мой диван этими концептуальными подушками и открываю бутылку классного бордо, которую купила у хозяина моего любимого винного погреба прямо напротив дома. Я скрупулезно следую его инструкции: «Главное, откройте вино, по крайней мере, за час». Я переспрашиваю: «А что же делать в ресторанах?» – «Пить воду и потом приходить ко мне за вином, хорошему вину – как и всему в жизни – надо дать время». Кажется, я ему немного нравлюсь. Я попросила его «лучшее вино за десять евро, – пожалуйста, господин знаток!». Он дал мне бутылку за 14,99 и взял с меня только десять. Мой продавец газет тоже ужасно милый. Он на зарплате, работа скучная, так что каждый раз он заводит со мной беседу. Как-то он просто сразил меня: «Что-то вас не видно на экране, но жизнь-то все равно в порядке?» Я не ответила, мне было очень грустно тем утром, не знаю отчего. Потом он добавил, как будто спохватившись: «Берите что хотите, будете читать газеты и возвращать вечером, а журналы – дня через три».

Стивен любит хорошее вино. Я не пью спиртного, не люблю, но я просто зависима от кока-колы и в последнее время от Vitaminwater – витаминной воды, из-за названия и ее ярких цветов. Я домохозяйка моложе пятидесяти, подверженная влиянию броского маркетинга.