9 ч. 33 мин.

Марсьяль не слышит. Он всматривается в лагуну. Пустую.

Он должен взять себя в руки, должен действовать, а главное — не противоречить себе. Должен связно отвечать полицейским. Должен выработать стратегию и придерживаться ее. И быть настороже. У него не осталось выбора, теперь все пойдет очень быстро. Сколько у него есть времени? Самое большее — несколько часов? Ему нельзя расслабляться.

И все же он не может собраться с мыслями. Перед глазами у него туман. Лагуна все та же, только домов вокруг меньше. Нет проката катамаранов, нет продавцов мороженого. Только казуарины, охраняющие пляж. И солнце садится. На песке осталось всего несколько брошенных игрушек. Красное ведерко. Желтая лопатка.

Маленькая фигурка в воде. Шестилетний мальчик.

Один.

— Па-а-а-апа! С меня хва-а-а-атит! Пойдем в басе-е-е-ейн!

Марсьяль выныривает на поверхность.

— Да, Софа, да. В бассейн? Мы же только приш…

Он недоговаривает.

— Хорошо, маленькая моя, идем в отель.

Девочка выходит на берег, стаскивает нарукавники и сандалии.

— А когда мама вернется?

— Скоро, Софа. Скоро.

11 ч. 45 мин.

За те тридцать лет, что Кристос потягивает свой ти-пунш[17] на террасе, Сен-Жиль сильно изменился. Конечно, он уже не застал ни старинной рыбацкой деревни, ни железной дороги, по которой катили из Сен-Дени поезда с мужьями, спешившими к старательно оберегавшим под зонтиками белизну кожи женам и детям. Зато он своими глазами видел перемены в девяностых, когда остров еще верил, что когда-нибудь станет похож на старшего брата — Маврикия. При нем в центре туристической столицы Реюньона построили современный яхтенный порт. Неплохая была идея… Ручей давным-давно не достигал моря, разве что во время циклона; он замирал у края пляжа, не добежав нескольких метров до финиша. Планировщики дали городу выход к океану, тщательно разделив приморский комплекс, — яхты, рыбалка, дайвинг; свежевыкрашенные рыбацкие лодки, желтые пластиковые стулья в ресторанах, дорогое дерево клубных причалов, нежные тона детских лодочек в миниатюрном порту, розовые крыши Нотр-Дам-де-ла-Пе, серые мостики над оврагом с застоявшейся водой, белые хижины, взбирающиеся по склону бесплодного холма, — и все это буйство красок в обрамлении пальм, что застройщикам хватило ума не срубить.

И черный цвет.

Недвижимость взлетела в цене, и креолы отступили в верхнюю часть города, в квартал Каррос, но толпой спускаются в порт, чтобы ловить рыбу с пирса или с лодок.

Все получилось отлично! Если не считать того, что авторы замысла, должно быть, мечтали о рыночной площади с шумной толпой, а не о полупустых террасах баров.

В этом отношении, по крайней мере, Кристоса нельзя упрекнуть в том, что он не прилагает усилий.

Он, Жан-Жак и Рене — единственные клиенты Морского бара. Отсюда можно вволю налюбоваться яхтами, а также задами двух десятков креолов-удильщиков, сидящих на разноцветных ящиках.

Жан-Жак на них не смотрит, он уткнулся в местную газету.

— Ну что, пророк, красотку все еще не нашли?

Кристос прикладывается к стакану. Ром здесь не идет ни в какое сравнение с тем, который наливает Габен в «Аламанде», зато пейзаж несравненный.

— Это не подлежит разглашению, ребятки…

— Ага, как же, — отзывается Рене. — Раз в жизни в этой стороне хоть что-то произошло.

Кристос вместе со стулом выбирается из-под зонта.

— Или тогда поите меня…

Жан-Жак, наливая себе пиво, разглядывает стоящую на столе бутылку рома, чашу со льдом, фисташки, треугольные пирожки. Всего вволю. Чем меньше клиентов, тем усерднее их обхаживают…

— Все беды острова заключены в бутылке, — провозглашает креол. — Ром, отупение, насилие, праздность…

Кристос обожает слушать, как Жан-Жак изрекает глубокие истины. У Жан-Жака есть профессия и есть увлечение. Он играет в петанк и философствует. А может, наоборот.

Кристос закрывает глаза, подставляет лицо жгучему солнцу и прислушивается.

11 ч. 48 мин.

В дальнем конце порта волны, забираясь между камнями мола, старательно отдирают клочья размокшей плоти трупа, потом, двигаясь в обратном направлении, омывают его раны. Колония красных крабов тоже занимается очисткой. Самые мелкие проникают во все отверстия и опустошают тело изнутри, пока этим не занялись трупоядные насекомые. Самые крупные трудятся на поверхности, выбирая нежные местечки. Рот, глаза, половые органы. Сбегаются новые крабы, прежних это не смущает. На этом пиршестве всем хватит еды, все насытятся. Обычно им приходится довольствоваться мелкими кусочками дохлых моллюсков.

11 ч. 49 мин.

Рене крутит на голове бейсболку с надписью «974» так, будто она привинчена к его лысому черепу. Разглядывает запряженную быком повозку на этикетке бутылки рома.

— Не хочется дураком помирать, Жан-Жак, объяснил бы ты мне связь между бедами острова и этой бутылкой.

Кристос сидит с закрытыми глазами, но ни слова из разговора не упускает. К этому часу Жан-Жак делается поэтом.

— Связь в том, что род человеческий эксплуатируют, милый мой Рене. Алкоголь и закабаление трудящихся масс. Рабы, вольноотпущенники, белые бедняки — все они пляшут под дудку сахарного тростника, миллионов литров дешевого рома, хороший-то в метрополию уплывает. Проклятьем заклейменным — вволю выпивки, водка — для поляков на шахтах, тафия — для креолов в полях, бедняцкий алкоголь, сжигающий революционные нейроны…

Бармен Стефано считает себя обязанным высказаться.

— Эй, Жан-Жак, торговцу тафией ты осточертел…

— Взаимно, — отзывается Рене, подняв стакан.

Рене — рыбак из Сен-Пьера, вернее, раньше был рыбаком. Двадцать лет выходил в море, до тех пор пока вырученные деньги не перестали покрывать затраты на дизельное топливо для траулера. И тогда Рене поселился в Сен-Жиле, решил зарабатывать на туристах, собирался возить их посмотреть на меч-рыбу, на дельфинов, на акул, на горбатых китов, далеко, до самого Кергелена, если потребуется… Концепция была такая: или клиент остается доволен — или ему возвращают деньги. Платит только в том случае, если видел морских чудищ. Никто ничего не видел — во всяком случае, возвращаясь, туристы говорили именно так. А Рене чаще всего был слишком пьян для того, чтобы спорить. Под конец он даже включил в программу русалок.

— Тростниковая водка или ром — мне без разницы, — заявляет Рене, одним духом осушив стакан, — пью за культурное наследие острова…