— У тебя такая уютная квартира, Аксель.

Она посмотрела на меня, на пустое блюдо, потом на открытую дверцу шкафчика.

— Ты что, испек что-нибудь? — рассмеялась она.

Я мотнул головой.

— У тебя на щеке крем. — Улыбаясь, она провела пальцем по моей щеке и сунула его себе в рот.

— Ммм, — сказала она, жмурясь от удовольствия, — ванильный крем… Ты что-то вкусненькое припрятал, да?

— Нет, вовсе нет! — ответил я. — У меня вчера вечером были гости, и одна женщина испекла торт. А как раз перед твоим приходом я бессовестно съел последний кусочек, не мог же я угощать тебя вчерашним недоеденным тортом. Ты давай, Стелла, садись на диван в гостиной, а я положу твои булочки на блюдо, достану масло, сыр и принесу кофе.

— Я тебе помогу, — предложила она.

— Стелла, иди садись! Пожалуйста! Я сам.

Мне опять захотелось плакать. Она осторожно улыбнулась и вышла из кухни, а я вытер глаза, затолкал злополучный торт на самое дно мусорного ведра и начал варить кофе.

Следующий час прошел спокойно. Мы сидели на диване и пили кофе со свежими булочками. Она болтала. Она благоухала. Она смеялась. Я практически ничего не говорил. Этого от меня и не требовалось. Ее переполняли впечатления от поездки в Центральную Норвегию с новым молодым человеком.

— Мы вылетели в пятницу рано утром, — рассказывала Стелла, — рейсом из Форнебю в Варнес. Мы могли бы полететь и до Намсоса, ведь это ближе, но тогда бы вышло дороже. За все платил он…

— Еще бы! — перебил я.

— Скажешь тоже! — ответила она. — Ведь у нас обоих мало денег. По-моему, это прекрасно с его стороны. А в следующий раз я могу заплатить. Но я не об этом. Понимаешь, Аксель, я всегда так боялась летать!.. Это же противоречит человеческой природе. Люди должны ходить по земле, нельзя вот так бездумно и безоговорочно доверять свою жизнь другому человеку… то есть пилоту… И то, что множество людей поднимается в воздух, летит из одного города в другой, из одной страны в другую… Это ведь нарушение всех правил: гравитации, инстинкта самосохранения, того, насколько я могу доверять другим. Откуда мне знать, что те, кто конструировал мой самолет, действительно были профессионалами своего дела? Может, среди них был какой-нибудь чокнутый? И откуда мне знать, может, при проверке именно моего самолета как раз в этот день техник был пьян? А может, пилот как раз вчера вечером обнаружил, что жена ему изменяет, и решил ей отомстить, погубив и себя, и всех пассажиров?

— Может, тебе следует доверять людям? — предположил я.

— И это говорит Аксель Грутт, который не доверяет ни одной живой душе!

Я пробурчал что-то в ответ, а она продолжала:

— Во всяком случае, именно поэтому я стараюсь летать пореже. Ну и конечно, потому, что у меня мало денег. Но Мартин попытался помочь мне. Он знал, как меня уговорить. За несколько дней до отлета он сказал, что если я надену его мужскую шляпу, пиджак, другую его одежду и так пойду вместе с ним в магазин, то он приготовит мне сказочный ужин из семи блюд. А когда мы ехали в аэропорт, он сказал: «Стелла, если ты во время полета не будешь волноваться, то я подарю тебе страусовое яйцо». Я засмеялась и спросила, зачем мне, мол, страусовое яйцо, если самолет все равно упадет и от нас останется одно мокрое место. Все в таком духе. Понимаешь, Аксель, мне так не хотелось, чтобы он увидел, как мне страшно. Он был так уверен в себе, а я была так зажата и напугана. Вот с тобой, Аксель, я не чувствую страха, а с ним… Когда мы сели в самолет, я закрыла глаза. И хотя я не спала, мне приснился сон. Такое со мной бывает. Мне привиделась очередь на самый высокий трамплин для прыжков в воду на Фрогнере — десятиметровый — и что я стою в этой очереди. Передо мной множество раздетых женщин, которые собираются прыгать. И, как только раздается резкий звук трубы, кто-нибудь прыгает. При этом воды в бассейне нет, и все женщины разбиваются о дно. Все об этом знали, я тоже знала, но все равно мы стояли и ждали, когда подойдет наша очередь. И я видела, как женщины одна за другой вставали у края, делали шаг и летели вниз. Такой я видела сон, хотя я не спала. Закрыв глаза, я сидела рядом с Мартином в самолете и чувствовала себя совершенно беспомощной, потому что не могла прогнать эти видения. Но я не спала.

На минуту Стелла замолчала. Ее откровенность удивляла меня, но я не перебивал и внимательно слушал.

— Но это не главное, что я хотела рассказать, — продолжала она. — Потом, когда подошла моя очередь прыгать и я уже готовилась к падению, наш самолет накренился и начал по-настоящему падать. Пассажиры закричали, я тоже, но Мартин обнял меня и прошептал: «Все в порядке, Стелла, все в порядке, я тебя держу…» Конечно, все было в порядке, иначе я бы сейчас тут не сидела, правда? Живее всех живых и совершенно точно беременная. А это была всего-навсего турбулентность и ничего опасного. Но мне кажется, что именно в тот момент я перестала бояться. Летать. И всего остального. Аксель, я ведь всю жизнь боялась. Боялась всех мыслимых катастроф.

— А сейчас ты уже ничего не боишься? — спросил я с иронией.

— Почему же, боюсь, — ответила она.

— Мне послышалось или ты действительно беременна? — спросил я.

Она кивнула.

— Быстро же у вас получилось. Когда вы с ним познакомились? Месяц назад?

— Пять недель и несколько дней, — ответила она. — Я пока точно не знаю, беременна или нет. Но думаю, что беременна. Про Аманду я знала с того самого момента, как мы ее зачали. Хотя этот человек… отец Аманды… он для меня ничего не значил. Не буду о нем говорить! Не хочу рассказывать про ее отца!

— Ну и не надо, — сказал я. — Можешь не рассказывать мне про своих любовников. Не хочу про них знать.

— Да, что-то я разговорилась не о том.

— Да уж.

— Мне только хотелось, чтобы ты знал про ребенка. Я не уверена, но… я не могу ошибаться. Это произошло той ночью, я знаю.

— Да?

— Когда мы возвращались с праздника. В три часа ночи или полчетвертого, и нам надо было идти еще полчаса. Ночь была холодной и звездной. Как раз перед этим шел снег, и все вокруг казалось таким белым и спокойным. Мы играли, как дети, лепили снеговиков и прокладывали дорожки в снегу. Он стащил с меня шапку и закинул ее на елку, она там так и осталась висеть. А потом мы подошли к замерзшему озеру. Днем мы видели, как дети катаются по нему на коньках, но сейчас там было тихо… И вдруг мы услышали слабый шум и увидели на краю леса какие-то загадочные тени, которые быстро приближались к озеру. Мы с Мартином стояли совсем тихо. По льду эти темные фигуры побежали еще быстрее, даже не поскользнувшись. На мгновение мне показалось, что это какие-то странные доисторические лошади, но, приглядевшись, я заметила, что у них есть перья. Я вспомнила сказку о жар-птице, которую мне в детстве рассказывал отец, как она шумела и хлопала крыльями, и вдруг поняла, что это вовсе не лошади, а страусы. Это страусы бегали той ночью по ледяному озеру. «Они сбежали с фермы, — прошептал Мартин, — им кажется, что они опять в саванне. Надо что-то делать. Надо позвонить». Он позвонил на ферму, и вскоре к нам подъехал большой фургон. Из него выскочили родители Мартина и еще три человека с фонариками. Они побежали к страусам, и те вдруг замерли, так внезапно, будто примерзли ко льду. А мы с Мартином пошли домой.