– Но зачем?

– Чтобы добиться мировой гегемонии. Ведь сейчас на нашей многострадальной планете идет увлекательная феодальная распря, из которой сможет выйти только один победитель, которому достанется вся власть и вся слава объединителя планеты. А любые революционеры и бунтовщики приводят только к одному – ослаблению конкурентов. И всегда приводили, а потому с удовольствием поддерживались иностранными «доброжелателями».

– Глупости какие… – покачала она головой. – Неужели из-за глупых амбиций миллионы людей должны умирать?

– Миллиарды, – поправил ее Тухачевский. – Это не первая и не последняя война. И еще много землян сложат головы в борьбе за единение.

– Но зачем?! Неужели нельзя жить в мире и возделывать свой огород? Или каждый второй мнит себя Александром Македонским, на деле являясь тщедушным Раскольниковым?

– Такова природа человека, – лишь пожал плечами маршал. – Понимаешь, пока человечество возится на своей планете, оно не выходит за стадию эмбриона. Мы вылупимся из этой икринки, только когда начнем осваивать новые планеты и системы. До тех пор мы вынуждены терпеть сражения за какой-то маразм вроде идеи избранной расы или всеобщего равенства.

– А что плохого во всеобщем равенстве? – насторожилась Ольга.

– Только то, что оно невозможно. Физически. Одна девушка родилась умной, другая красивой, третья и красивой, и умной, а у четвертой беда – и смотреть не на что, и в голове ветер гуляет. Думаешь, они равны? Формально да. Но по факту – нет. Ни разу. Мы все рождаемся разными. И с этим ничего сделать нельзя. А если еще к этому добавить социальные различия, родителей-то не выбирают, и просто обстоятельства жизненного пути, то разброс получается очень серьезный. – Тухачевский хмыкнул. – Почему, как ты думаешь, одним математика дается легко, а другие страдают, бесплодно стараясь ее освоить?

– Прилежание? Собранность?

– Без них, а также без труда, безусловно, ничего не получится, – согласился Тухачевский. – Только упорство, воля и труд позволяют таланту раскрываться. Но это все же не главное. Даже если человек будет трудиться, не разгибаясь, то все равно сможет прыгнуть не выше своей головы… своих природных способностей. Кухарка может хорошо руководить государством, безусловно, но только если у нее есть необходимый талант к этому и набор необходимых знаний, умений и навыков. А если всего этого нет, то что получается? Ничего хорошего. И представь – некоторые странные люди говорят о том, что все люди равны. Каким образом? Вот, например, я. Разве могу претендовать на то, чтобы быть равным тебе в вынашивании нашего ребенка? Ни при каких обстоятельствах! Это просто исключено просто потому, что я физиологически не то что выносить, даже забеременеть не могу. – Ольга улыбнулась, а он нагнулся и нежно поцеловал ее в шею. – Мое чудо…

– Ты весьма убедителен, – она еще сильнее заулыбалась. – Но тогда что? Получается, что национальная идея не подходит потому, что для ее продвижения нужно либо залить всю планету кровью, вырезая иные народы, либо сидеть по своим углам. А концепция всеобщего равенства ошибочна. Честно говоря, я смущена твоими словами. Ведь… – начала она предложение и осеклась, покосившись на мужа.

– Да, именно так. Именно по этой причине я, поняв все, в конце тридцать пятого приступил к попытке свернуть с падшего пути мою страну. Родину, – произнес Тухачевский и замолчал, так как на него нахлынули сплошной волной воспоминания прожитых лет… вплоть до того странного разговора на даче в конце девяносто третьего. Чувство боли и душевных терзаний, сомнений, практически ощутимой боли, от которой щемило в груди. А ведь тогда ему хотелось попробовать еще раз спасти идею коммунизма… Потребовались смерть и перерождение, чтобы понять, насколько это было наивно и бессмысленно.

– Такая убежденность… – произнесла Ольга после практически минутной паузы. – Иногда мне кажется, что ты знаешь все, что будет наперед. Или почти все.

– Отчасти. Это не так сложно. Наши враги достаточно предсказуемы.

– Наши враги… – медленно произнесла жена. – Как звучит-то… страшно. Хотя, вероятно, ты прав. Враги… Они ведь не отступят. Сейчас, слушая сводки Совинформбюро, я прекрасно понимаю, что Германия проиграла эту войну, если никто не вмешается и не поможет ей. Но что дальше? Наши народы уже ослабли от борьбы. Погибло множество молодых парней. И потрачено просто ужасное количество ресурсов на смертоубийство…

– И девушек, – поправил ее Тухачевский.

– Девушек?

– Да. В РККА служит много девушек. С тридцать девятого года мы стали набирать добровольцев и среди слабого пола на самые разные должности. Например, сейчас у нас три пехотных батальона, полностью укомплектованных девушками и молодыми женщинами. Да что уж там… двадцать процентов личного состава ударных частей – женского пола. Преимущественно тыловое обеспечение, но все-таки.

– Хм… – задумчиво произнесла Ольга. – Но все равно. Вы… Мы победим, – поправилась она. – А что потом? Ведь Советский Союз настолько усилится, что сможет претендовать на гегемонию в Европе. Неужели Великобритания и США это потерпят?

– Нет, конечно, но это будет уже совсем другая война. Холодная.

– Холодная? – удивилась Ольга. – А это как?

– Это когда иезуиты и демагоги обеих сторон пытаются задурить голову широким массам населения противника. И тот побеждает, чьим словам больше будет веры вне зависимости от того, истинны они или нет. А в таких играх всегда проигрывает тот, кто цепляется за правду. Она его ограничивает. Те же, кому она не нужна, совершенно свободны в маневрах и средствах. «Если джентльмен не может выиграть по правилам, то джентльмен меняет правила».

– Интересно. Но за что же мы будем стоять в такой странной игре?

– К сожалению, это решать не мне. Конечно, я приложил все усилия к тому, чтобы Советский Союз максимально быстро стал дрейфовать от абсурдного и вздорного радикализма ультралевых взглядов к весьма умеренному социализму, граничащему с центризмом, но ситуация все еще достаточно сложная. Особенно в связи с тем, что власть коммунистической партии чрезвычайно сильна, что не есть хорошо. Один раз она уже привела нашу страну к трагедии… – задумчиво произнес он и осекся.

– Ты имеешь в виду эту войну? – снова повернулась к нему жена и взглянула прищуренным взглядом на его странную растерянность. – Полагаешь, что вина на ней лежит?

– Да-да, именно так, – попытался схватиться за соломинку Тухачевский, но глаза Ольги вдруг стали ледяными.

– Не лги мне!

– Что? – переспросил Тухачевский. – В чем я тебе лгу?

– Когда коммунисты уже довели Россию до трагедии? Что ты имел в виду под этой фразой. – После чего развернулась и уставилась на него в упор. Суровая и безумно красивая. Строгие, правильные черты лица. Бездонные глаза, полные холодной, сдерживаемой ярости…

– Дорогая, тебе нельзя нервничать. Пойдем лучше домой.

– Там нас слушают, – отрезала она. – Я давно заметила что-то неладное за тобой. И ты уже не раз говоришь такие фразы, от которых у меня ступор наступает. Я не могу так… Миш. Пойми. Мне кажется, что ты меня постоянно обманываешь.