мол, юный владыка Македонии воюет с тенями усопших да со скотом. Что, если варвары потешиться вздумали? А ещё хуже – мор на них напал, хворь заразная, которая случалась в понтийских полисах? Или досужая в коварстве, искушённая всяческими хитростями скуфь намерена заманить в ловушку?

– Где же супротивник, Зопир? – тая насторожённое изумление, спросил царь. – Слух был, исполчились…

– Должно, бежал наш супротивник!

Даже если бы сейчас Ольбия растворила перед ним все ворота, Александр бы не вошёл, ибо предчувствовал дурное. Неужто варвары и впрямь замыслили потеху над македонцами, а посему загнали скот, город оставили без прикрытия и сами попрятались, однако не от страха?

Томимый глубоким разочарованием, царь захотел испросить совета у философа, но у того начался сильный жар и бред бессмысленный.

– Огонь! Огонь!.. – взывал он. – Они спалили город! Кончилось время… Пить не хочу!.. Не давайте воды чумному…

Полдюжины лекарей хлопотали возле, то укрывали перинами, то, напротив, махали опахалами и водой мочили, давали снадобье, окуривали индийскими благовониями и не могли помочь. Арис корчился, дрожал и тянулся к царю, силясь что-то сказать, но из воспалённых уст изрыгался хрип и уже речь бессвязная. Александр велел всем покинуть шатёр и сам склонился над страждущим.

И вдруг из его череды слов, как из потока нечистот, два всё же достигли уха! И почудилось: ледяная скрюченная рука учителя проникла в грудную клетку и схватила сердце.

– …Аспидная чума!..

А далее снова бессвязный лепет:

– Мы не добыли время… Оно истекло в песок… Надо сжечь наши города! И выстроить новые!.. Воевать и строить! Воевать и строить!

Сын придворного лекаря с раннего детства причастен был к медицине и, преуспев в этой науке, щедро делился с учеником. Александр знал: подобная болезнь разит всякого, кто лишь приблизится к хворому; она отравляет воду, воздух и летит по ветру, а спасение от напасти одно – огонь очистительный.

В короткий миг царь испытал, насколько ранима и тонка грань между радостью бытия и скорбью, между жизнью и смертью. Насколько иллюзорно всё то, что ещё вчера двигало им, вызвало жажду устремлений, а в сей миг уже ничего не ценно – ни победы, ни слава, ни добыча!

А в лицо дохнули всего два слова – аспидная чума! И в подтверждение этому учитель стал бормотать слова, из которых следовало, что жить ему оставалось до восхода. Если не сжечь город и не отстроить новый… Последней стадией болезни, когда жизнь ещё теплится, но угасает память, был страх перед стихиями воды и огня. Поэтому он, как заклинание, шептал:

– Воды мне не давайте!.. Не подносите света!..

Или стонал в бреду:

– Спасёт огонь… Скуфь ведает, от чумы есть зелье!.. Я слышал, некий бальзам… Они называют его ЧУ… Сотвори чудо и добудь его!..

Но Александр в эту безумную речь не вникал, ибо отроческая неуёмная обида охватила! Мыслил превзойти отца, которого звали Македонский Лев, покорить весь мир, добыть в походах то, что искали все философы, отчаянные полководцы и мореходы, что воспевали в гимнах поэты, прославляя подвиги Геракла и аргонавтов во главе с Ясоном! Предстоящая жизнь чудилась вечной, наполненной и тугой, как под ветром парус. И в первом же походе, ещё не скрестив меча с супостатом и даже не позрев на него, не испытав торжества победы, сладкого искуса славы, так нелепо окончить путь!..

Забывшись от обидных мыслей, он брёл, не ведая куда и увлекая за собой свиту, а Зопирион бегал возле, оказываясь то справа, то слева, и что-то с жаром говорил, должно быть, спрашивал соизволения пойти на приступ, но Александр не внимал ему и думал: «Я умру, вот только минет срок… Прежде стану безумным, как учитель. И буду бредить в жару, испытывать, как сгорает их мозг… Ты тоже умрёшь. Кто был под стенами Ольбии, всех ждёт один конец. И многие уже не позрят восхода…».

Так скоротечна и летуча была аспидная чума.

Он уж хотел сказать о том, что услышал от Ариса, поведать о болезни и очистительном огне, но, стиснув зубы, промолчал: тотчас же начнется паника, великий бег, и тридцать тысяч войска ринутся в обратный путь, сея болезнь лихую. Пехота не дойдёт, но конница, передавая хворь, ровно весть о победе, доскачет до пределов Македонии…

Люди умирали, однако скот и лошади, знающие дорогу к дому, были избавлены от напасти и могли в своих сёдлах принести умерших всадников, суть заразу…

А заразный ветер довершит кару варварских богов.

Все эти мысли позволили царю стряхнуть обиду и вспомнить, кто он есть, насытиться волей, и посему владыка Македонии и словом не обмолвился о том, что услышал из бредовых слов философа. Пехотинцы же и конники ничего не подозревали и, осмелев с восходом, открыто приставляли лестницы, без воли воевод, карабкались на стены и с любопытством взирали, что там сокрыто. И все кричали с радостью, предчувствовали, что битва не состоится и погибель от супостата ныне не настигнет:

– Здесь пусто!

Но Александр слышал иное в их голосах:

– Смерть примем не от варваров! И не сегодня!

И лучше бы приняли её на стенах, от мечей и копий, лучше бы хребты ломали, свергнутые наземь, чем корчились в агонии от жара и чумного безумства, как ныне учитель…

И сам бы сразился с превеликой страстью, дабы умереть в бою и обрести воинскую славу и не изведать позора смерти от чумной болезни.

– На приступ не ходить, – словно очнувшись, велел царь. – Фаланги не смыкать, а отвести от стен и жечь костры. Воды из источников не брать.

Зопирион вдруг что-то заподозрил:

– Помилуй, царь!.. Вода здесь превосходная! С высоких гор течёт… И не отравлена, коней поили!.. Да и сами пьём!

И тут неведомо откуда среди осаждавших крепость македонцев оказался пастух в изветшавших кожаных одеждах и безоружный, только бич в руке. Как и откуда взялся, никто из македонцев не увидел и не поднял тревоги.

– Не врагов ли себе ищешь, царь? – весело спросил он. – Сразиться тешишь мысль?

Воины агемы встрепенулись, и одни собою заслонили Александра, другие же схватили варвара, тот поддался.

– Я зрю врага, – царь оттолкнул телохранителей. – Но он неосязаем для меча моего, незрим для ока.

Пастух изведал его иносказание, чему-то усмехнулся.

– Должно быть, впрямь узрел… И не поддался страху. А как ты мыслишь сразиться с нами? Ратью на рать сойтись на поле? Покуда воины твои стоят на ногах? Иль в поединке, на ристалище? Дабы не проливать лишней крови?

– Мне всё по нраву!

– Добро! – Варвар стряхнул с рук телохранителей и вынул монету. –