какая — то. Но не выходило сожалеть. А вот хотеть опять — легко. Оголодал. Да. Но не только. Зверел-то я окончательно не только потому, что мне мозги внезапно вернувшийся стояк подпирал. Дело в Сашке. В ее отклике. На тысячу процентов настоящем. Бля, тормози!

Намочил опять футболку в горячей воде и протянул девушке. Пусть уж и правда сама в этот раз. А то снова в себя придем, только когда кончим.

— На пустом месте ничего не бывает, Сашк.

— Что?

Нет, мы пока тему эту развивать не станем. Вон как вскинулась, глазами опухшими сверкнула в гневе праведном, губешки потресканные затряслись. Не оскорбляю я тебя, дурочка. Просто версию твою о том, что и второй раз вставило ни с чего, поддерживать не намерен. Потому что точно знаю: подойду сейчас, трону — и вставит и в третий. И еще.

— Расскажи мне все о похищении, — велел, переключая ее, и чуть не пожалел.

Сашка вся как замерзла. Взгляд остекленел, лицо, на которое я столько пялился ночью, отходя со своего поста у окна, мучительно соображая, почему улавливаю что-то знакомое, исказилось.

— Не реви! — рыкнул, и она вздрогнула, будто хлестнул ее, но так даже лучше. Нечего ей все заново переживать.

— Я не… рассказывать толком нечего. Около фитнес-центра вышла из машины, а тут они затормозили рядом. Вырубили. Очнулась первый раз в багажнике. Кричала, стучала, ударили снова. Потом уже сразу лес. На ко… — она судорожно вдохнула, и вздрогнула, — на колени поставили. Стали видео записывать. Потом… один… в общем, я вырвалась чудом. Побежала. В речку упала. Потом нашли опять на берегу. И сразу ты. Спасибо те…

— Что они велели говорить? — спросил, подходя и забирая мокрую тряпку, когда она заозиралась рассеянно, ища куда ее деть.

— Что? — встрепенулась она.

— Укройся, застынешь, — кивнул ей обратно на кровать. — Можешь точно вспомнить, что и кому они велели говорить?

— Я… что-то про то, что нужно сделать все, что они хотят. Иначе меня станут пытать и все такое.

— Конкретно про деньги было?

— Я не… не помню. Вроде нет.

— Адресовалось все кому? Мужу твоему? Он у тебя кто?

— Гоша? — Да пох, как его там. — Он никто. — А вот это хоть и оговорка, но душу прям согрела. — То есть… дело тут в отце моем. Гоша сейчас просто бизнесом его управляет, пока отец в больнице.

— Отец кто?

— О… Ольшанский…

— Иван Палыч? — Сашка рвано кивнула, зарываясь в одеяло-шкуру по самый нос.

Вот, значит, как. Дочь Стального короля тут у меня.

Вот почему мне знакомой показалась. Он же «Орион» нанимал безопасность на свадьбе ее обеспечивать, когда я только пришел к мужикам туда. Веселая была свадебка: народу пару тыщ гуляло, бабки рекой, пыль в глаза, ну все как полагается на мероприятиях такого уровня и у таких конкретных людей. А мне там веселья особого не было. Ибо чуть не опозорился при всем честном народе, потому как на невесту у меня случился стояк просто бешеный. Скотский какой — то просто. Я этот зуд потом три дня по саунам унимал. А все потому что Александра Ольшанская выглядела в том белом воздушном платье как адово искушение для меня. Никакого обоснуя для этого, но до красной пелены перед зенками. Личико куклячье, по-настоящему куклячье, детское такое, наивное, а не потаскано-отштукатуренное. С глазищами, счастливыми, сверкающими, огромными, в пол-лица. Светилась вся изнутри до такой степени, что почудилось — от земли оттолкнется и улетит. Нечем ее земле этой удержать, нездешнее она нечто, волшебное, бля. Зато формы такие, что яйца сразу что те камни загрюкали и мозги в кашу. Дал бы кто волю, я б ее мигом сожрал. Содрал, как зверь, все это белое, пушистое и зубами, языком, пальцами, членом гудящим — в плоть.

Камнев просек тогда, что у меня с какого-то хера башня перекосилась, и отправил в офис от греха подальше. А вот Боев, конечно, не упустил шанса обстебать, когда вместе оттягивались. Сказал, гогоча, аки конь тыгыдымский, что теперь точно знает, какие ебнутые маньяки на рожу бывают.

Александра Ольшанская. Вот оно как. Сделала жизнь кружок в пять лет, и все равно ты подо мной оказалась. Как не узнал-то тебя? Ясно дело, после уродов тех лицо опухшее, измученное, зареванное, но все равно… Что-то изменилось прям радикально. Исхудала, смотреть больно, но не в том суть. Я ведь тогда не столько черты ее запомнил или на фигуру там запал. Нет. Другое это было. То самое сияние в глазах, в ней всей, как свет солнечный, что мне после мрака недавнего на службе божьим даром показался. Чудом каким. А после того, через что прошла, какой там свет и невесомость. Вот и не узнал. Или все же узнал. Тем самым нутром звериным, что все эти годы молчало, угомоненное спокойной жизнью. Оно и тянется к ней с бешеной силой, учуяв желаемое даже в обход разума и осознанной памяти. И вот вопрос на миллион: есть хоть один шанс из этого самого миллиона, что теперь, заполучив, испробовав, заграбастав, монстриная моя сущность согласится ее отпустить? Отдать. Гоше, блядь.

Хер ему. По всей морде холеной.

— Так, Сашка, давай-ка сейчас пожрем и начнем рядить тебя во что есть. Будем двигать отсюда.

— Да, — закивала она как-то очень нервно. — Мне домой нужно очень. Папе нельзя волноваться, сердце у него, и Гоша мой с ума сходит.

Сердце — это серьезно, а вот на Гошу твоего срать мне. Жратву, что я покупал, из машины вытащить не успел, к сожалению. Но вот в подполе в избушке яровской всегда можно откопать чего на черный день. Я внимательно еще раз оглядел в окна подступы к дому и только после этого полез в подвал. Нашлась-таки пара банок каши с мясом. Значит, будем топать не с пустым брюхом.

Поднялся, открыл, разогрел, кумекая, как лучше нам выдвинуться. Оставить Сашку и разведать, где тачка? Не, не вариант ее бросать тут без защиты. Мало ли что. Вместе пойдем. Или на себе понесу, не надорвусь — вон кожа да кости. Кстати, с хера ли, если не держали ее долго и голодом не морили? Я же помню, какой была. У-у-у-ух, какой. Аж пальцы тогда крючило от желания тискать ее такую охуительно мягкую на вид грудь и попу. Ладно, с этим тоже разберемся.

— Так, давай есть, — обернув банку в тряпку, я подал ее Сашке.

— Нет, — замотала она головой. — Не смогу я. Меня вырвет.

Я прищурился раздраженно. Что, дешевая еда простых смертных не для