— Нет, в последние годы я как-то все больше читаю. — Кэндис пришлось приложить усилия, чтобы он не заметил ее раздражения.

— Как удачно! — обрадовался Джеймс. — А я как раз пишу. У меня категорически мало свободного времени, но все-таки на хобби я его нахожу. Если не заниматься тем, что нравится, жизнь мало-помалу теряет смысл, правда?

— Правда, — механически отозвалась Кэндис, хотя Джеймс в этот момент смотрел на ее отца.

Ее покоробило оттого, что он назвал литературу хобби. Да, конечно, есть те, для кого это труд, основное занятие, смысл жизни, кто зарабатывает этим на хлеб и оправдывает все свое существование, и Джеймс явно не принадлежит к числу людей, которые не видят своей жизни без литературы... Но не обязательно же унижать их и вообще всю мировую культуру, называя это «хобби».

Джеймс одарил ее таким взглядом, что ей захотелось сползти под стол и там медленно просочиться сквозь ковер, сквозь пол, сквозь землю и очутиться... Ну где-нибудь на острове в Индийском океане. Не обязательно даже необитаемом. Лишь бы подальше отсюда.

Кэндис подумала, что лучше чувствовала бы себя в племени с первобытно-общинным строем, где все по-честному, как-то правдиво, чем здесь... На мгновение ей показалось, что если здесь, за столом, и сговариваются о чем-то, то речь идет о ней, Кэндис. Ее за что-то продают, за что-то покупают...

А она против, черт возьми!

— Прошу прощения, — сказала Кэндис и выдавила из себя извиняющуюся улыбку.

Ее проводили взглядами: отец — удивленным, мать — неодобрительным, Джереми — равнодушным, Джеймс — благостно-заинтересованным.

Этот последний взгляд будто приклеился к ее спине. Кэндис ощущала его как нечто теплое, липкое и сладкое — подогретый мед, растекшийся от шеи до бедер. Ощущала, даже выйдя на кухню.

На кухне пили сок двое охранников, Мина кокетничала с ними, как и полагается одинокой девушке ее возраста и положения, а Генриетта снисходительно за этим всем наблюдала — как и полагается уважающей себя даме ее возраста и положения.

— Мисс Кэндис! — воскликнула она, увидев молодую хозяйку. — Что случилось? Что-то подать?

Кэндис обвела присутствующих рассеянным взглядом, остановила его на Генриетте:

— Нет, ничего не нужно. Хотя... сделай мне сока.

— Какого?

— Мандарин с грейпфрутом.

— Хорошо-хорошо, сейчас, я принесу...

— Я тут подожду.

Кэндис почувствовала, как напряглись все присутствующие. Она была существом «из верхнего мира», и здесь, в этом мире, только Генриетта, которая помнила ее малышкой в крохотных кружевных носочках, относилась к ней по-свойски. Остальные просто не могли спокойно жить в ее присутствии.

— Ну что вы так нервничаете? — Она взглянула из-под полуопущенных ресниц на Джека, самого молодого охранника. Он был, наверное, чуть младше ее, но старше...

Майка Лукаса. Брата Брэндона Лукаса.

Парень вспыхнул, как красный китайский фонарик, и потупился.

— Не надо, — успокоила его Кэндис. — Я не кусаюсь.

Генриетта уже включила соковыжималку.

— Что тут происходит? — На кухню ворвалась миссис Барлоу. Точнее не ворвалась, а вплыла раза в три быстрее, чем обычно. — Кэндис, почему ты здесь? Тебя все заждались!

— И когда успели? — удивилась Кэндис. Мазнула взглядом по лицу молодого охранника — он, пунцовый, с бегающими глазами, вызывал яркую жалость. Стыдно так жалеть мужчину, как бы молод он ни был. — Я же только что вышла.

— Может быть, ты забыла, что твое место — там?!

Продолжение реплики «...а не здесь, среди прислуги» осталось непроизнесенным. Миссис Барлоу никогда не унижала прислугу. В открытую.

— Ну это в широком смысле слова, — заметила Кэндис.

— Дочь, зачем ты так со мной?

— Ни за чем. Я просто жду свой сок, мама.

В этот момент Генриетта подала его в высоком стакане на маленьком подносе. Она была отлично вышколена: поднос не дрожал ни капельки. Если бы сейчас его держала Мина, стакан ходил бы ходуном.

— Подай в столовую, — бросила миссис Барлоу Генриетте. Через плечо. Она уже уходила.

— Да, мэм.

Кэндис проследовала за матерью, обворожительно улыбнувшись оставшимся на кухне. Мол, не обращайте внимания, это все такие мелочи...

Собственно, в продолжение ужина ей пришлось не раз повторять эту фразу себе самой.

К разряду «мелочей» относились: нескромные взгляды Джеймса, остроумные шутки Джеймса, елейное воркование матери, довольство в глазах отца. У Кэндис создалось впечатление, будто бы за пару минут ее отсутствия за столом что-то решилось... что-то, что считалось, наверное, «в ее пользу». Уж слишком удовлетворенно поглядывал на нее отец, восторженно-строго — мать... А о Джеймсе и говорить нечего. Он вообще изрядную долю своего внимания уделял ей. Пусть даже они не разговаривали — он смотрел на нее, да так смотрел, что Кэндис покрывалась злым румянцем. И на плечах и груди тоже.

С одной стороны, конечно, приятно, когда мужчина так щедр на внимание к тебе, особенно после того, как другой мужчина от тебя и твоих прелестей вовсе отказался, причем фактически принародно. Повышает самооценку. С другой — когда ничем за это внимание платить не намерена, чувствуешь себя, мягко говоря, не в своей тарелке. А Кэндис ничем не собиралась платить за внимание Джеймса. Он был в ее глазах опасным человеком, от которого хочется держаться подальше, и она намеревалась именно так и поступить. Наивная.

О чем-то ее отец и Джеймс уже договорились, сторговались, причем молчаливо, но верно.

Кэндис почти слышала, как захлопнулась за ней дверь ловушки. Плохо дело... Надо было красить волосы в черный и наряжаться в стиле панк. Может, и повезло бы, не разглядел бы Джеймс под черным гримом ее некогда нежную красоту...

А так разглядел. Разглядел и, как часто бывает с мужчинами, захотел присвоить.

После ужина отец и Джеймс ушли в кабинет. Мать была взбудоражена, причем возбуждение ее носило радостный характер. Забылся даже инцидент с кухней.

— Мам, что с тобой происходит? — полюбопытствовала Кэндис, прежде чем подняться к себе. — Ты что, нашла за кого выдать меня замуж?

— Очень даже может быть, солнышко! — проворковала миссис Барлоу.

Кэндис мысленно показала ей язык. Чего она не собирается делать в жизни — так это выходить замуж за Джеймса Сидни.

— Я пойду. Спокойной ночи, мама!

— Как? Уже? Рано ведь...

— Мам, у меня трудная неделя выдалась. Если не дойду до постели, усну прямо здесь.

— Ну хорошо. Спокойной ночи.

— И отцу передай «добрых снов». Я не стану его беспокоить.

— О'кей.