— Это единственное, что заставляет меня отодвинуть свою страстную ненависть к выходникам и их поганой имитации загородного клуба в сторонку, — объяснил Полковник. — Потому что они установили в зале кондиционеры. И первую игру в сезоне пропустить нельзя.

По пути к самолетному ангару, то есть спортзалу, который я раньше видел, но куда совершенно не намеревался ходить, Полковник сообщил мне самые важные сведения о нашей баскетбольной команде: она не особо хороша. Ее «звездой», по словам Полковника, считался Хэнк Уолстен, из старшеклассников, который был тяжелым форвардом, несмотря на рост метр семьдесят семь. В кампусе его знали все, в первую очередь потому, что у него всегда можно было разжиться травкой, и Полковник сказал, что Хэнк еще ни на один матч не вышел ненакуренным.

— Он любит покурить не меньше, чем Аляска любит потрахаться, — говорил он. — Этот человек как-то даже смастерил бонг[6]из ствола пневматического ружья, спелой груши и глянцевой фотки Анны Курниковой размером двадцать на двадцать пять сантиметров. Конечно, не велик золотник, но все же его самоотверженностью в плане злоупотребления наркотиками остается только восхищаться.

Остальные, как сказал Полковник, были еще хуже Хэнка, и последним считался Уилсон Карбод, центровой, в котором было слегка за метр восемьдесят.

— Команда у нас настолько плохая, — продолжал он, — что у них даже талисмана своего нет. Так что я зову их «Калвер-Крикские Никакие».

— То есть они отстойные? — уточнил я. Я не совсем понимал, какой смысл смотреть, как сливает твоя никчемная команда, но кондиционер меня прельстил.

— О да, отстойные, — подтвердил Полковник. — Но команду из школы слепоглухих мы всегда разносим в пух и прах. — Видимо, в школе глухих и слепых баскетболу большого значения не придавалось, так что команда Калвер-Крика к концу сезона все же имела одну победу.

Когда мы пришли, зал уже был забит: там собрались почти все ученики школы — например, на верхнем ряду я заметил трех наших готок, подкрашивающих глаза. Дома я никогда на баскетбол не ходил, но был почти уверен, что у нас далеко не все собирались поболеть за свою команду. Даже при всем этом я очень удивился, когда прямо передо мной уселся не кто иной, как сам Кевин Ричман, в то время как черлидеры наших соперников (которым крайне не повезло с цветами, символизирующими их школу: коричневая грязь и желтая засохшая моча) пытались разжечь азарт небольшой группки поддержки, прибывшей вместе со своей командой. Кевин развернулся и уставился на Полковника.

Как и почти все выходники-парни, Кевин одевался элегантно и выглядел так, будто он был обречен стать адвокатом — любителем гольфа. Его блондинистые космы были коротко пострижены по бокам, а на макушке стояли дыбом: он поливал их таким количеством геля, что они всегда казались мокрыми. Я конечно же ненавидел его не так, как Полковник — он ненавидел из принципа, а принципиальная ненависть куда как сильнее ненависти типа «пацаны, зря вы обмотали меня скотчем и бросили в озеро». Тем не менее, пока он смотрел на Полковника, я старался устрашить его взглядом, но забыть о том, что он не далее чем две недели назад видел мою тощую задницу, не прикрытую ничем, кроме трусов, было сложно.

— Ты настучал на Пола с Марьей. Мы отомстили. Мир? — предложил Кевин.

— Я на них не стучал. И этот вот Толстячок однозначно на них не стучал, но вы все равно решили поразвлечься за его счет. Мир, говоришь? Гм… дай-ка я быстренько опрос проведу на эту тему. — Танцовщицы из группы поддержки сели, прижав к груди свои помпоны, словно в молитве. — Слышь, Толстячок, — обратился ко мне Полковник. — Как ты думаешь, мир?

— Мне вспоминается случай, когда в Арденнах немцы потребовали, чтобы американцы сдались, — ответил я. — И я на это предложение мира скажу то же самое, что генерал Мак Олиф сказал тогда: «Бред».

— Кевин, ну вот зачем ты пытался его убить? Он же гений. Твой мир — бред.

— Да ладно, чувак. Я же знаю, что это ты настучал, а мы должны были защитить честь друга, а теперь конец истории. Давай закроем эту тему. — Казалось, что Кевин говорит искренне, может быть, дело было в том, что Полковник славился своими дикими выходками.

— Давай так. Назови какого-нибудь нашего президента, который уже умер. Если Толстячок не в курсе, что он сказал перед смертью, тогда мир. А если знает — вы до конца своей жизни будете проклинать тот день, когда нассали в мои кеды.

— По-моему, это идиотизм.

— Хорошо, никакого мира. — И Полковник откинулся на спинку сиденья.

— Ну ладно. Миллард Филлмор, — придумал Кевин.

Полковник спешно повернулся ко мне, и в его глазах я прочитал вопрос: У нас вообще был такой президент? Я лишь улыбнулся:

— Когда Филлмор умирал, он был жутко голоден. Но его доктор считал, что отказ от пищи поможет ему победить лихорадку… или с чем он там слег. Филлмор без умолку твердил о том, как он хочет есть, и доктор наконец дал ему чайную ложечку супа. Ну, он говорит с сарказмом: «Кормят, как на убой» — и умирает. Перемирия не будет.

Кевин закатил глаза и ушел, а до меня дошло, что я мог бы приписать Филлмору любые предсмертные слова, главное было произнести их уверенным тоном, и Кевин, наверное, все равно бы мне поверил. Я пропитывался самоуверенностью Полковника.

— О, ты впервые повел себя как настоящий говнюк! — рассмеялся он. — Я, конечно, все условия тебе создал. Но все равно. Молоток!

К несчастью для Калвер-Крикских Никаких, в тот день они играли не с командой слепоглухих, а с какой-то христианской школой из центра Бирмингема — их команда была укомплектована громадными обезьяноподобными Гаргантюа с густыми бородами, которые к тому же совершенно не согласны были подставлять вторую щеку.

Счет в конце первой четверти был 20:4.

И вот тут стало весело. Полковник оказался главным заводилой.

— Пол! — закричал он.

— СТЕНЫ! — ответила толпа болельщиков.

— Окна!

— КРЫША!

А потом все хором:

— А У НАС ОЦЕНКИ ВЫШЕ!

— Виват! Виват! Виват! — вопил Полковник.

— МЫ ГЕНЕРАЛЫ, А ВЫ — СОЛДАТЫ!

Группа поддержки наших соперников попыталась ответить:

— Посмотрите, посмотрите, на вас шапочки горят! Если не угомонитесь, попадете прямо в ад!

Однако у нас фантазия работала получше:

— Краснее!

— ЗЕЛЕНЕЕ!

— Чернее!

— СИНЕЕ!

— ВЫ ХОТЬ И ВЫШЕ, НО МЫ — УМНЕЕ!

Когда в любом уголке страны кто-то соберется пробивать штрафной, фанаты бушуют, как только могут, орут, топают ногами. Но толку от этого никакого, потому что спортсмены привыкают не обращать внимания на такой шум. И в Калвер-Крике мы выработали другую стратегию: сначала все вопят и орут, как и приличествует ситуации. А потом все вдруг говорят: «Тсс!», и в зале наступает полная тишина. Так что как раз в тот момент, когда ненавистный противник, владевший мячом, останавливался, собираясь бросить его в корзину, Полковник вставал и кричал что-нибудь вроде: