Последний день под жарким солнцем. Последние соленые поцелуи океана. Последние бокалы «пина коллады». Последние сувениры: кофе, какао, ваниль, ром, сигары и миллион других мелочей для друзей и девчонок на работе. И для себя — вспоминать.

Десять раз перепаковываю чемодан, чтобы поместилось все-все-все; гиды не советуют брать кофе в ручную кладь, в нем часто провозят наркотики, поэтому на границе будут особенно придираться.

Вся взмокла, хочется плакать и не хочется думать о том, что будет завтра: холодные щеки, замерзшие пальцы, ледяная темнота по утрам, скользкие тротуары, тяжелая зимняя одежда.

Поставила на телефоне плейлист «для фитнеса» и заглушаю энергичным бодряком все мысли и чувства.

И не слышу тихий стук в дверь номера. Только оборачиваюсь и неожиданно вижу Альберта. Стоит, прислонившись плечом, белые брюки, белая рубашка, на этот раз застегнутая, но загорелая кожа просвечивает сквозь ткань. Сверлят насквозь синие глаза, да так, что больно там, где от них дыры на коже.

Но все, о чем я думаю — зима. Там зима, а значит не может быть такого счастья. Не выживает оно там, превращается в бытовую хтонь, в склоки и обиды, мелочное тиранство и истерики. Значит сейчас — последний раз.

Подхожу к нему, молчу, целую, расстегиваю рубашку, чтобы почувствовать горячую, зацелованную солнцем кожу. В глаза не смотрю — чтобы не увидел слез, не надо ему, он все не так поймет. И он не нарушает мои неозвученные правила — молчать и не смотреть в глаза. Только подхватывает на руки, доносит до кровати, вытряхивая по пути из платья, обнажая до конца, и сам раздевается, чтобы между нами было — ничего.

Его кожа пахнет солнцем и песком. Его волосы пахнут солью и морем. Его губы пахнут ромом и сигарным дымом. И где-то над всем этим — древесный и лаймовый аромат то ли парфюма, то ли его самого.

— Завтра летим? — он исполнил свое обещание и в наш последний раз я снова была в сапфирах. Мне стало нравиться это ощущение тяжелых драгоценных оков.

— Летим? Ты снова этим чартером? — наигранно удивляюсь я.

Давай, соври мне, по какой еще причине ты снова будешь ютиться в туристическом сарае с крыльями.

— Нет, конечно, — Альберт сам расстегивает на мне ожерелье, снимает браслеты, и я чувствую, что мне их уже недостает. И драгоценностей, и его.

— Значит — ты летишь и я лечу. По отдельности, — расставляю точки над i.

— Я специально торопился закончить дела, чтобы уезжать вместе. Давай со мной?

— Куда — с тобой?

— Корпоративный джет. Там есть кровати… — он бросает сапфиры на стол, снимает очки, голос становится мурлыкающим. Ладони ложатся на мои колени и разводят их в стороны.

— А туалеты там есть? А то кровать — не наш вариант, — подкалываю я. Но у меня дрожит голос от того как он смотрит мне между ног, с каким желанием, с какой жадностью.

— Там все есть. И много-много шампанского. И двенадцать часов вместе, — он как будто тоже уже скучает. Трется едва отросшей щетиной о нежную кожу на внутренней стороне бедра. Завтра там будет раздражение, да и сейчас больно. Но я принимаю это все как плату, как знак реальности. Завтра, когда я буду входить в свою квартиру и возвращаться к реальной жизни, я хочу, чтобы боль напоминала мне, что Альберт был настоящим. Но…

Я ведь соглашусь. Прямо сейчас соглашусь. Позвоню в турфирму, скажу, чтобы не присылали за мной трансфер.

— Я заеду за тобой перед рейсом.

То есть снова не останется. Но, кажется, все мои теории рассыпаются в прах. Если я скажу — да, он заедет. И привезет в аэропорт. И проведет через границу, и посадит на этот самый корпоративный джет. И я увижу название компании, и даже возможно узнаю фамилию Альберта. Все станет реальным.

— Как же ты оказался на том чартере, олигарх с личным джетом?

Он адресует мне укоряющий взгляд. Вместо того, чтобы расслабиться и получить свою порцию бесконечно сладких волшебных оргазмов, я задаю какие-то скучные вопросы.

— Корпоративным, — немного раздраженно уточняет Альберт. — Срочная сделка, не успевали подготовить рейс, сел на ближайший. Снял с него другого мужика. Представляешь, летел бы сейчас с тобой Петя из Саратова. Пошла бы с ним в туалет?

Он щурится, ожидая моего ответа, а его пальцы уже касаются меня между ног, раздвигают складки плоти, и средний входит внутрь на всю длину.

— Что ты имеешь против Саратова? — я задыхаюсь, но продолжаю этот абсурдный диалог.

Его большой палец описывает круги вокруг моего клитора, пока средний входит и выходит с непристойным хлюпающим звуком.

— Отличный город, пока всякие посторонние Пети сидят по домам и не летают рядом с моей женщиной на трансатлантических рейсах, — Альберт вглядывается в мое лицо, словно проверяя правильность реакций.

Его женщиной? Мне некогда задуматься, потому что темп движений пальцев растет, я цепляюсь за его свободную руку, поднимаю бедра, прикрываю глаза.

— Кончишь для меня? — склонив голову, интересуется он невинно, но совсем севший голос выдает возбуждение. К среднему пальцу присоединяется указательный, они снуют внутри резче и резче, пока большой все так же неторопливо скользит по набухшему бугорку. И вынести это нет никаких сил.

— Хочу тебя… внутри… — еле выдыхаю я, и Альберт выдергивает пальцы и ложится на меня всей тяжестью, входит на полную длину и подхватывает тот же безумный темп. Я задыхаюсь, я на грани, на тянущейся в бесконечность лезвийно-острой грани удовольствия — и боли. Потому что — последний раз. И пока он вонзается в меня, рычит, сгребает мои плечи и вжимает меня в себя, я балансирую на острие, режусь об него и наконец выдыхаю отчаяние и прощание.

Кажется, он так и не заметил, что я не кончила — застонал, прикусывая кожу на моем плече, уткнулся куда-то в шею, а потом уже встал и пошел в ванную. Возвращается он, уже застегивая часы на запястье. Значит он в какой-то момент их снял, вспомнив, как они царапались. Это так трогательно, что я закусываю губы.

— Уходишь?

— Ага, — отзывается он, надевая рубашку. Застегивает штаны, находит свои ботинки. Я наблюдаю за ним, запоминая навсегда. Великолепный курортный роман. Короткий — но тут я сама виновата. Зато жаркий. Кто бы от такого отказался после трех лет воздержания? Впрочем, свою коробку презервативов я так и упаковала обратно в чемодан. Пусть летает со мной как талисман.

Альберт оглядывается, не забыл ли что, а я заворачиваюсь в одеяло, чтобы проводить его и получить свой прощальный поцелуй у дверей. Он замечает горку сапфиров на столе, спохватывается, сгребает их в карманы как очистки от семечек и поворачивается ко мне.

Я встаю на цыпочки и нежно целую его в губы. И говорю — шепотом, чтобы не сорвался голос:

— Спасибо тебе за роскошный роман.