Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я за своим законным литром бегать не собираюсь, – надвинулся на Раенко потомственный забайкальский охотник и рыбак Захар Чурюмов, которому плевать было на чьи-то должности. – Чтобы литруха здесь через десять минут была!
Сгреб промасленной пятерней воротник штабного полушубка и встряхнул капитана. Три награды и по четыре звездочки на погонях, а болтается как говно в проруби – в тыл рвется.
«Я с тобой еще рассчитаюсь», – матерился в душе Юрий Евсеевич, направляясь к командиру полка Мельникову. Вокруг него толпились офицеры, что-то обсуждали. Когда Раенко все же пробился к подполковнику, тот отмахнулся:
– Какой штаб? Не видишь, что творится? Наступление на носу. А у тебя орудийный дивизион под командой. Снарядов тройную норму завезли, укрепления прорывать будешь. И за свою прежнюю должность не переживай. Ночью немецкая колонна едва ваш штаб не передавила. Повезло, что «тридцатьчетверки» выручили. Все, шагай, командуй дивизионом.
Манштейн стремился замкнуть кольцо вокруг Харькова. Кое-где наши войска, лишенные информации, продолжали наступать. В других местах становились в оборону и наносили контрудары. По-прежнему действовал жесткий приказ Сталина № 227 от 28 июля 1942 года «Ни шагу назад».
Полк Мельникова торопился закрепиться на возвышенности, откуда планировалось нанести контрудар. Пока в пределах видимости на невысокой, поросшей редким лесом плоской высоте находилась лишь передовая немецкая группа: небольшое количество танков, штурмовые орудия, несколько полевых пушек, минометов и пулеметные гнезда.
Ивневу приказали взять на броню роту Бобича и, форсировав замерзшую речушку, ударить с левого фланга. К комбату подбежал Афоня Солодков и растерянно спросил:
– А мне что делать?
Рядом с ним стояли наводчик и заряжающий. Наводчик был из старых опытных бойцов, и комбат, не раздумывая, приказал ему занять место наводчика на одной из вновь прибывших самоходок. Тот весело козырнул и побежал исполнять приказ.
Конечно, ничего веселого в предстоящей атаке нет, но это лучше, чем болтаться неприкаянным. Чурюмов решил проявить великодушие и хотел было взять Солодкова в качестве пулеметчика. Но младший лейтенант в новом немецком МГ-42 не разбирался. Там имелись свои хитрости: умение быстро сменить перегревшийся ствол или затвор, выправить ленту.
– Я смогу – вызвался заряжающий. Афанасий Солодков остался и без машины, и без экипажа. Непонятно, почему старательного, хоть и неопытного командира проигнорировал капитан Ивнев. Была у него нехорошая привычка принизить подчиненных, допустивших оплошность.
Афоню забрал к себе Паша Карелин, хотя машина его и так была загружена сверх нормы. Приказали взять вместо положенных шестидесяти снарядов по восемьдесят. Броню облепило отделение десантников, здесь же находился ротный лейтенант Бобич.
– Шины от такой перегрузки лопнут, – обошел самоходку механик Алесь Хижняк и подмигнул Бобичу – Не знаю, что и делать.
– А что, у вас колеса надувные? – спросил ротный.
Все дружно заржали, засмеялся и сам Александр Сергеевич. Быстро меняются люди на войне. Пару дней назад неуклюжий тезка великого поэта неуверенно расхаживал в своей длинной шинели с вещмешком за плечом, набитым кучей ненужных бумаг, планшетом и старым «наганом» в кирзовой кобуре.
Сейчас по совету Карелина сменил неуклюжую шинель на туго подпоясанную телогрейку. Удобную, не цепляющую длинными полами за все подряд. Вещмешок забрал в обоз старшина, он же выдал новые сапоги и шапку.
Вместо «нагана» в плотной кожаной кобуре висел трофейный «люгер». Старшина выдал также автомат МП-40. Десант – дело серьезное: автомат всегда нужен.
– Магазины запасные, штуки четыре, в голенища суньте, – советовал старшина, который еще вчера подсмеивался над неуклюжим взводным.
Впереди двинулся мотоцикл разведки. Трое лихих ребят в телогрейках, шапках (каски не признавали), с автоматами за спиной.
Пришла в движение двухтысячная масса людей, танки, самоходные установки, конные упряжки с легкими «сорокапятками». Солнце зашло за облака, дул встречный ветер.
Брезент на самоходки не натягивали, Ивнев чувствовал себя под ним как в мышеловке. Ну а с него брали пример подчиненные. Перемахнули замерзшую речку. Лед ломался, из-под гусениц выплескивалась вода. Миновали вмерзший в лед грузовик ЗИС-5 с распахнутыми дверцами. Видимо, завяз здесь в распутницу, а немцы добивать его не стали – будущий трофей.
Немного подальше, на склоне, проехали мимо подбитых танков. Пара легких Т-70 сгорели до основания. «Тридцатьчетверка» со свернутой башней закоптилась, торчали открытые люки. Рядом двое из экипажа с заиндевевшими угольными лицами.
Десант притих, провожая взглядами мертвых. Кто-то вздохнул:
– Не сладко ребятам пришлось.
Затем примолкли. Рядами, кучами и поодиночке лежала побитая пехота. Кто помоложе, смотрели оцепенев – страшное, безобразное лицо у смерти.
Лежали скрюченные болью и морозом тела в лужах замерзшей крови. Кто-то с оторванными руками, ногами (поработали мины), кто-то в излохмаченных пулеметными пробоинами шинелях. Страшно глядеть было на тех, кого давили двадцатитонные «панцеры» – месиво костей, мышц, сплющенные тела.
Бобич проводил взглядом лейтенанта с раздавленной в блин головой и каской. Кубари на петлицах разглядел отчетливо. Специально, сволочи, исковеркали лейтенанта, чтобы и лица не осталось. Не заметили, как правее разгоралась перестрелка. Ухали от леса гаубицы, более звонко отдавались выстрелы «трехдюймовок». Неподалеку взорвался снаряд немецкой полевой пушки. Следом еще и еще.
Все пять самоходок шли зигзагами. Одну встряхнуло на каменистом выступе. Не удержавшись, свалился боец. В разные стороны, звеня, покатились винтовка и каска.
– Стой! Человека потеряли.
Захар Чурюмов остановил «сушку». Бойцы торопили красноармейца, который, подняв винтовку, ковылял за каской.
– Быстрее!
– Чего телишься!
– Так ведь боевое имущество…
– Шапку лучше подбери. Вон там, за камнем. Остановка на десяток секунд, хотя до немецких стволов было еще далеко, едва не обернулась бедой. Снаряд ударил вскользь о крупный камень, отрикошетил и взорвался в воздухе.
– Шевелись, мудак! – заревело десантное отделение, и громче всех лейтенант Чурюмов, командир машины.
Бойца втащили на броню. При этом винтовка снова упала вниз, но подбирать ее никто не собирался. Снаряд «семидесятипятки», пробивающий за километр лобовую броню Т-34, смертельно опасный для легкой самоходки, лязгнул о камень в метре от гусениц.
Разнес его в мелкие брызги. Елозя, прошипел раскаленными боками о снег и врезался в сухой куст краснотала, который сразу задымил, пуская мелкие язычки огня.
– Дурак чертов! – воспитывал бойца сержант, влепив затрещину. – Всех мог погубить!