Воскресенье, 6 августа

Яркое средиземноморское солнце безжалостно опаляло крыши миланских домов и головы горожан. Забрав всю лишнюю влагу, оно превратило жару — впору горшки обжигать — в пытку горячим паром. Даже кондиционеры, охлаждавшие конференц-зал, с тихим гулом выпуская прохладный воздух, перегревались — условия работы превышали их возможности.

Ругаясь про себя, Сюзанна Сторм промокала лицо салфетками, не давая поту собраться в капли и испортить искусный макияж. Директор конференции по да Винчи стоически восседал перед трибуной в застегнутом на все пуговицы костюме. Однако остальные участники сняли пиджаки и галстуки и закатали рукава.

Мне бы в сухую жару Флоренции — или Лос-Анджелеса… К такому я всегда готова, думала Сюзанна. Она в тысячный раз поерзала на стуле и разгладила складки на юбке. «Haute Culture» зря потратил деньги и время, послав ее освещать эту конференцию. Глупо и скучно, думала Сюзанна. Можно ли погибнуть от смертельной тоски? Люди на этой конференции — скучнее тех напыщенных лизоблюдов, которых ей приходилось развлекать по просьбе отца, когда тот служил во Франции послом.

Сюзанна подавила зевок и промокнула капельку пота, что ползла сзади по шее. Надо было поднять сегодня волосы наверх. Но прохладное утро не обещало такого жаркого дня.

Она отвела руку назад и собрала блестящие каштановые волосы, на миг приподняла их, затем отпустила, встряхнув головой, чтобы волосы снова легли красиво. Посмотрела на запястье, на свои «Пьяже»: почти 3: 30. Еще один выступающий, потом коктейль. Что бы она только ни отдала сейчас за охлажденный мартини.

Оглянувшись, Сюзанна заметила, что не одна она засыпает от монотонного голоса бубнящего оратора. Она опустила взгляд на программку. По крайней мере, следующий выступающий излишней беззубостью не страдает. Если уж на то пошло, подумала журналистка, он даже чересчур интересен, чересчур колоритен, и уж точно не достаточно кроток, чтобы можно было всерьез воспринимать его как знатока да Винчи.

Черт, сказала себе Сюзанна с упреком. Вот опять.

И мысленно вернулась к событиям прошлого месяца. Она смотрела вечерний выпуск новостей и увидела эпизод с пресс-конференции, на которой Харрисон Кингзбери объявил, что Эриксон обнаружил подделку в только что купленном Кодексе. Тот фрагмент ее, где она подвергала сомнению заключение Эриксона. Сюзанна казалась похожей на ведьму. Она что, и вправду такая? Это действительно она? Журналистка задумалась над тем, как она разговаривает с людьми и берет интервью, и снова подумала о Вэнсе Эриксоне.

Нет, решила Сюзанна, с другими людьми она разговаривает не так сурово. За последние два года, что она писала для «Haute Culture», она то и дело с ним сталкивалась. Мир искусства невелик и тесен, одни и те же люди постоянно пересекались друг с другом. Так же, как люди из «Лиги плюща»[9]и других привилегированных университетов Восточного побережья. Впервые она увидела Вэнса Эриксона на вечере встречи выпускников в Скидморе, когда сама училась на первом курсе. Эриксон только что поступил в аспирантуру МТИ и сильно понравился всем ее друзьям — тем, что не походил на книжного червя, как остальные студенты оттуда. Его спутница на том вечере, выпускница Скидмора, щеголяла им, как драгоценным камнем, — им, с его сомнительной игорной славой.

— Представьте себе, выставили из казино Монте-Карло за то, что играет слишком хорошо! — подлизывались окружающие. Все, кроме Сюзанны. Остальные таяли от его ярких синих глаз и озорной улыбки, а она держала себя в руках. Для нее Вэнс был слишком самоуверен и заносчив. Кто он такой, чтобы попирать общественные устои? Как, по его мнению, ему сойдет все это с рук? У нее не получилось. Ей приходилось участвовать в отцовских политических вечерах. Сюзанне это не особо нравилось, но она выполняла долг. А этот самодовольный юнец со своими бунтарскими манерами ее чувство долга оскорблял.

Но в это жаркое воскресенье в Милане Сюзанну тревожили собственные мысли. Ее поведение на той пресс-конференции никак не выходило из головы. Возможно ли, что она ошибалась на счет Эриксона? Все так перепуталось.

Оратор, хилый старичок из университета города Падуя, шаркая ногами, стал спускаться с трибуны, и один из ассистентов директора ему помог. На трибуну поднялся сам директор и начал представлять Вэнса Эриксона, зачитав с распечатки список его достижений. Они впечатляли, впервые признала Сюзанна.

Директор закончил вступительное слово и к трибуне подошел сам Эриксон. Активность зала заметно возросла, народ вдруг оживился, сосредоточился. Места, свободные с самого начала, заполнили новые гости.

Как обычно, Эриксон шагал самоуверенно. Нет, даже больше, чем самоуверенно. Сюзанна поняла, что этому человеку просто все равно. По-настоящему все равно, что о нем подумают люди. И со своего места на двенадцатом ряду она вглядывалась в его глаза, пока Вэнс, воодушевленный и очаровательный, просто ждал на трибуне, пока стихнут аплодисменты. Сюзанне Сторм ужасно не хотелось признавать, что она ошибалась, но сейчас она допускала, насколько могла быть неправа. По крайней мере, подумала она, когда Эриксон начал вступительную часть, — по крайней мере, стоит дать ему еще один шанс, по-честному.

Вэнс, улыбаясь, ждал, когда стихнут аплодисменты. Он осмотрел зал и заметил несколько десятков знакомых лиц. Потом в первом ряду увидел няньку из полиции, которую ему выделил друг Кингзбери. Громадный, устрашающего вида мужчина тут был совершенно не к месту. Утром он поджидал Вэнса у входа, а потом ходил за ним как потерянный щенок… если потерянные щенки носят автоматы «узи».

Вдруг Вэнс заметил Сюзанну Сторм. У него напряглись мышцы пресса.

— Черт, — пробормотал он еле слышно.

Скрепя сердце, Вэнс уставился на страницы доклада Мартини, поля которых были исписаны его собственными наскоро составленными комментариями. С того момента, как они впервые встретились в Скидморе… что он мог такого сказать? Или сделать? Что бы это ни было, решил Вэнс, оно преследует его до сих пор.

Аплодисменты постепенно стихли, и Вэнс начал говорить.

— Этот доклад должен был делать не я, а Джефф Мартини, — начал он. — Сегодня я просто выступаю от его лица, поэтому надеюсь, что когда я буду говорить, вы почтите его память, понимая, что это должен был рассказывать он, а не я, поскольку всем, что мне известно о Леонардо, я так или иначе обязан ему — его щедрости и его гению.

Воздавая дань Мартини, Вэнс описал его огромный вклад в изучение работ Леонардо, рассказал, как они встретились с профессором в маленьком пабе рядом с кампусом Кембриджского университета, как это знакомство изменило всю его жизнь. Когда Вэнс договорил, в его глазах стояли слезы, а голос смягчился. Он знал, что многим слушателям тоже не хватало профессора.

— Но давайте вернемся к докладу профессора Мартини, — сказал Вэнс, переворачивая страницы, — пусть его работа живет, даже если он сам больше ничего не напишет… Как и в случае с другими мастерами эпохи Возрождения, — непринужденно начал он, — Леонардо считался не только художником. Действительно, как и его современник Микеланджело,[10]Леонардо также известен прекрасными военными чертежами и конструкциями. Микеланджело модернизировал укрепления стен, окружавших Флоренцию, а Леонардо проявил свой талант на севере — он был военным инженером при Чезаре Борджа и графе Лодовико Сфорца,[11]герцоге миланском, построившем прекрасный замок, в котором мы сегодня находимся… Этим исследованиям профессор Мартини уделяет… уделял очень много времени.