Из коридора показался мистер Бене.

— Что ж, мистер Тальбот, ход держим неплохо!

— Погода по-прежнему не подходит вам для того, чтобы изуродовать… я хотел сказать отремонтировать фок-мачту?

— Пока что нет. Но ветер уляжется. К счастью, он не мешает Кумбсу в изготовлении угля.

— Погодите, сэр… Говорят, что в случае крайней опасности мачту можно и срубить…

— Вы говорили со старшим офицером!

— Я часто с ним беседую, правда, на другие темы. Нет, идея моя собственная — срубите мачту и не придется возиться с починкой гнезда. Есть у меня такая привычка — иногда думать самостоятельно.

— Неплохая привычка, сэр. Но стоит нам срубить фок — мачту, как придется рубить и бизань, чтобы сохранить равновесие. Кроме того, мачты никогда не падают так, как этого ожидаешь. Вообразите, если она склонится за борт. оставаясь связанной с судном, и потянет нас набок! Мы неминуемо перевернемся — на это хватит пары секунд. Браво за идею, мистер Тальбот, и все-таки… Нет, сэр, благодарю вас, она нам не подходит. При первой же возможности мы стянем степс и таким образом закрепим его. Потерпите еще пару вахт.

Его тон мне совсем не понравился — но что я мог поделать? В конце концов, у нас есть общий интерес…

Бене повернулся, чтобы уйти. Я поспешил за ним.

— Хотел расспросить вас, сэр, об одном случае, когда вы, и миссис Сомерсет, и мисс Чамли…

— Позже, мистер Тальбот. О, что за погода! Просто петь хочется!

Он торопливо пересек палубу и исчез в кубрике. Корабль качнуло на волне. Из коридора вышли Чарльз, старшина и пара матросов. Увидев меня, Чарльз остановился.

— Как самочувствие, Эдмунд?

— Боюсь, ночь была не из приятных.

— Выглядите бледновато. Качка?

— Нет, просто спал беспокойно.

— Вам лучше вернуться в кают-компанию.

Я почувствовал, что краснею, так как Чарльз верно угадал причину моего беспокойства.

— И стать предметом всеобщих насмешек? Никогда!

— В минуты лишений и опасности люди часто смеются над чем попало.

— То есть мы по-прежнему в опасности?

Чарльз повернулся к старшине и отдал приказ. Тот козырнул и вместе с матросами побежал, или, вернее, помчался, по палубе к баку.

— Да, Эдмунд, опасность все та же.

— Что ж, хотя бы погода радует.

— Друг мой, это всего лишь передышка, которая к тому же даст Бене возможность подготовиться к надругательству над мачтой. Мне это, кстати, совсем не нравится. Чую, ждут нас неприятности. Простите, мне пора.

— Возьмите меня с собой.

— Нет, нет. Эта прогулка не для вас.

Чарльз отсалютовал на прощание и пронесся по палубе. Леера уже не тряслись, а лишь слабо дрожали. Чарльз не уделил им ни малейшего внимания.

— Мистер Тальбот.

Я обернулся. У входа в коридор стояла мисс Грэнхем в робе и слишком больших для нее резиновых сапогах.

— Доброе утро, мадам. Чем могу служить?

— Не желаете ли пройти к мистеру Преттимену? Прямо сейчас, если вам удобно.

— Навестить мистера Преттимена? В любое время, мадам.

Она отворила скрипнувшую дверь и заглянула в каюту.

— Уснул. Это все болеутоляющие. Возможно…

Мисс Грэнхем медлила, но я не видел повода откладывать визит.

— Может быть, мне подождать внутри?

— Если хотите.

Я вошел в каюту и затворил за собой дверь. Здесь, как и везде, стояли койка, полка для книг, парусиновый таз с висевшим над ним маленьким зеркалом, откидной столик с письменными принадлежностями. Под тазом виднелось ведро, а у стола — парусиновый стул. Оригинальность мистера Преттимена проявилась в том, что он спал задом наперед — макушкой к корме, ногами к носу. Голова, таким образом, нависала чуть ли не над ведром, ради чего, возможно, он и улегся таким странным образом. Ко мне вернулись до отвращения яркие воспоминания о первых неделях плавания и об охватившей всех пассажиров морской болезни.

Преттимен спал так крепко, словно нынче утром еще ни разу не просыпался. Дух в каюте оказался спертым, как и положено в комнате больного. Свежий воздух, по распространенному убеждению, вреден искалеченному телу. Несомненно, наши леди, наверняка привычные к возне с больными детьми, не оставили страдальца немытым, но от него исходил стойкий запах, что делало приближение к нему затруднительным. Я отчетливо понял, что визит окажется не из приятных. Кроме того, странные ночные видения натолкнули меня на мысль о том, что я, сам того не желая, сею вокруг себя разрушение! Осторожно усевшись на стул, я подумал, что, может быть, именно этого хотела от меня мисс Грэнхем — чтобы я просто посидел рядом. Неприятный запах смешивался с другим, совершенно определенным запахом болеутоляющего, а точнее, маковой настойки. Неудивительно, что Преттимен спит. Одеяло было натянуто до самого подбородка. Лысая голова покоилась на подушке куда более мягкой, чем та, что была предоставлена мне. Лицо между рыжеватой бородой и редкими волосами казалось очень бледным: та самая физиономия, что так забавно багровела от злости! Сейчас эта маска из плоти и костей показалась бы непривычной любому, кто видел Преттимена ранее. Кривоватый нос торчал так далеко от вытянутой верхней губы, что его обладатель напоминал комедийного ирландца Пэдди. Широкий, крепко сжатый рот выражал решимость и гнев. Болезнь иссушила лицо, лишив его большей части комизма. Глаза, что раньше без конца вспыхивали огнем нетерпимости, глубоко запали, плотно прикрытые темными веками. Над спящими вообще легко насмехаться, — но простертое, словно на смертном одре, тело не вызывало веселья. Где же наш забавный Преттимен — самоуверенный, неистовый, все время чем-то возмущенный рядом со сдержанной невестой? Она, в свою очередь, перенесла перемену погоды без падений и неприятностей: суровая старая дева, внезапно оказавшаяся милой, благородной и — женственной! Даже сам Преттимен… Тут нас тряхнул какой-то девятый вал, судно накренилось. Раздался тот же крик, что пробудил меня в кают-компании, вопль, что погнал меня на помощь, страдальческий стон… Я вскочил на ноги, сознавая, что этого мне не вынести. Казалось, будто я приговорен сидеть в душной каюте и в бессильной ярости слушать вопли несчастного. Стоило мне взяться за дверную ручку…

— Кто здесь? — раздался слабый голос у меня за спиной.

— Это я, Эдмунд Тальбот.

Но Преттимен, похоже, снова впал в оцепенение. Я рассвирепел. Зачем я пообещал дождаться, пока он проснется? Ведь прошлой ночью обнаружилось, какое проклятие я несу в себе! Я опустился на стул. Смятые одеяла скрывали очертания недвижного тела, выделялись только ноги. Запах успокоительного усилился. Сознание вновь ускользнуло куда-то из полуразрушенного тела. Запавшие веки не трепетали. Рот приоткрылся, но более не издавал ничего, кроме вздохов.