Таким образом, был сделан очевидный вывод в пользу отдельной пулеметной команды для кавалерийской дивизии. И, естественно, наиболее желаемым средством являлось недостижимое — броневик как поддержка конницы в бою. В ходе войны воюющие стороны пытались разрешить эту проблему. Появившиеся в 1917 году танки постепенно сумели одновременно заменить и конницу, и пехоту в качестве ударной силы наступающей группировки. Б.М. Шапошников сразу по окончании Гражданской войны писал: «Имевшееся в распоряжении конницы ручное огнестрельное оружие — пулемет и артиллерия, перевозимые на лошадях, — не всегда могли оказывать вовремя нужную поддержку… автомобиль с пулеметами был желанным средством для конницы, особенно ее передовым частям, зачастую оказывавшимся не в состоянии даже в маневренной войне проложить себе дорогу вперед, вследствие силы огня передовых частей противника»[52].

Главным же значением насыщения кавалерии пулеметами являлось то обстоятельство, что именно пулеметы, в силу своей огневой мощи, позволяли коннице действовать в конном строю, не прибегая к спешиванию, и, следовательно, не потерять своей маневренности в общевойсковом бою. Профессор Академии Генерального штаба незадолго до войны справедливо писал: «Придача пулеметов даст возможность коннице чаще и в большем количестве оставаться конницей и действовать в конном строю. Вот почему особенно увлекаются пулеметами в немецкой кавалерии, так не любящей спешивания, но сознающей необходимость для себя огневой силы»[53].

Итак, технические средства ведения боя русской кавалерии в начале войны — двенадцать конных орудий и восемь пулеметов на дивизию. Таким образом, как видно из этих данных, по своей огневой мощи кавалерийская дивизия не могла равняться даже с одним пехотным полком. Германская пехотная дивизия трехполкового состава имела семьдесят два легких орудия (не считая тяжелых гаубиц корпусной артиллерии), то есть двадцать четыре орудия на полк, а также двадцать четыре тяжелых станковых пулемета — по восемь на полк. Пехота германского полка — четыре тысячи стрелков против хорошо если полутора тысяч стрелков в спешенной кавалерийской дивизии. Н.Н. Головин так писал о боях 1914 года: «Пехотные начальники в своих расчетах на конницу, находящуюся у них на фланге, обыкновенно делали тоже грубую ошибку. Они применяли в оценке устойчивости конницы масштаб обороноспособности пехоты и постоянно забывали, что кавалерийский полк дает стрелковую силу не более чем две роты. А вся сила конницы заключается в ее подвижности, и потому оборона фланга должна основываться на обороне пехотных частей; кавалерия же может дать только «охрану» фланга»[54]. Разница была даже в количестве носимого боеприпаса. Если пехотинец имел 180 — 200 патронов, то всадник — 40 патронов.

Общий итог огневой мощи русской кавалерии, вынужденной, как правило, действовать против австро-германской пехоты, подводит Б.М. Шапошников. Он сообщает, что до Первой мировой войны среди кавалеристов бытовал термин «завеса» как средство ведения боя с неприятельской пехотой. Этот принцип не оправдал себя уже в начале войны (Варшавско-Ивангородская наступательная операция) именно в силу слабости огня в коннице. «Более пяти с половиной наших кавалерийских дивизий создавали эту завесу на левом берегу Вислы в сентябре 1914 года, чтобы задержать быстро наступавшую 9-ю немецкую армию. Но едва ли такая кавалерийская завеса могла долго противостоять превосходящим силам противника. Напомним, что немецкая пехотная дивизия имела 72 орудия, а наша кавалерийская дивизия могла противопоставить им лишь 8 — 12 орудий. Мы выигрывали только время, заставляя противника развертываться в боевой порядок… Большей частью кавалерийские дивизии, открывая дальний артиллерийский огонь, при приближении пехоты противника отходили назад… Опыт нашей кавалерийской завесы на левом берегу Вислы осенью 1914 года доказал, что давно прошли те времена, когда конница могла действовать с той же огневой мощью, которую она имела в конце XVIII или начале XIX века…»[55].

На вооружении всадников находились шашки и трехлинейные винтовки со штыком (у казаков винтовки до 1915 года были без штыка). Незадолго перед войной регулярная конница, как и казаки, получила пики. Поначалу это нововведение вызвало немало нареканий и недовольства, так как пики оказались вещью, чрезвычайно неудобной на походе. Однако с открытием боевых действий войска убедились, что в конном бою пика оказалась просто незаменимой, будучи гораздо лучшим оружием, нежели сабля. Тот же знаменитый казак К. Крючков также совершил свой подвиг, действуя пикой, а не шашкой. Так что довольно скоро пикой вооружились и унтер-офицеры, и даже часть молодых офицеров, непосредственно участвовавших в конных стычках.

Подытоживая, следует сказать, что конница не могла состязаться с пехотными подразделениями противника в огневом бою. Причем даже небольшие пехотные нерасстроенные части с успехом противостояли конным массам, если последние позволяли втягивать себя в стрелковый бой в спешенных строях. Это обстоятельство выявилось уже в самом начале войны — бой под Каушеном 6 августа 1914 года конной группы ген. Г. Хана Нахичеванского (1-я армия Северо-Западного фронта), на второй день с начала вторжения русских армий в Восточную Пруссию. Главным назначением кавалерии являлись удары по флангам противника, лучше — расстроенного огнем пехоты и морально надломившегося. В этих условиях конница принимала на себя задачу скорее преследования отступающего врага, нежели открытого противостояния ему в прямом лобовом бою. В период Первой мировой войны, когда значение кавалерии как одного из основных родов войск неуклонно падало, конница зачастую играла психологическую роль. Личный состав потерпевшей поражение стороны часто впадает в панику, что приводит к распространению самых нелепых слухов, становящихся причиной для необдуманных и ненужных действий. Существенным компонентом панических слухов, по свидетельству участников войны, являлся слух о неприятельской кавалерии, находящейся поблизости и готовой в любую минуту ударить по расстроенным войскам. Значение панических слухов описывает врач 70-й артиллерийской бригады в августе 1914 года (5-я армия): «Сакраментальное слово «кавалерия» оказало немедленное действие, и всех охватило неукротимое желание бежать, бежать без оглядки… Глубокое молчание леса казалось преисполненным враждебной и загадочной тайны. Повсюду, куда ни глянешь, чувствуешь занесенную над тобой свинцовую лапу войны. От каждого шороха в лесу несется заразительный шепот: «Кавалерия». И страх леденяще-мертвыми пальцами прикасается к сердцу. Чувствуешь себя охваченным судорожным припадком»[56].