Вперед выступил Кристер Бюре, один из бывших коллег Давида, служивший с ним еще в Норрмальме. Лицо Кристера потемнело от усталости и горя. Он ссутулился. Было видно, что ему тяжело двигаться.

— Я думаю, что это чертовски странно, — сказал он, остановившись в полуметре от Нины. — Это чертовски странно, что ты первой вламываешься в квартиру, где застрелили Давида. Мне очень странно, что именно ты увезла из дома его сумасшедшую жену и спрятала ее в больнице. Как это получилось и как ты это объяснишь?

Нина посмотрела на Бюре и подавила желание отпрянуть. Да, собственно, отступать ей было некуда, за спиной стоял кофейный автомат. Кристер смотрел на Нину с такой нескрываемой враждебностью, с таким презрением, что ей пришлось перевести дыхание, прежде чем заговорить.

— Ответ очень прост, — пожала она плечами. — Мы с Андерссоном сидели в машине 16–17, и оказались ближе всех к месту преступления. Ты хочешь знать что-то еще?

Кристер Бюре сделал еще шаг вперед и сжал кулаки. Было такое впечатление, что и другие сейчас последуют его примеру.

— Его ненормальная жена, — зло бросил Кристер. — Почему ты ее спрятала?

«Значит, я должна вытерпеть еще и это?»

— Юлия Линдхольм — главная подозреваемая в убийстве Давида, — заговорила Нина, чувствуя, как предательски дрожит ее голос. — Думаю, следствие установит мотивы убийства, не важно, кто его совершил — Юлия или кто-то другой…

— Несомненно, это она, мать ее, — выругался Кристер Бюре. Лицо его побагровело. — Какого черта ты прикидываешься?

Несколько капель слюны попали Нине на щеки. Она отвернулась и, давясь слезами, пошла к двери. Она не хотела, чтобы он видел ее сломленной и униженной на глазах у всего отдела.

— Начинается пресс-конференция! — крикнул кто-то, перекрывая внезапно поднявшийся шум.

На телевизионном экране мелькнула заставка Шведского телевидения. В комнате наступила тишина, все лица повернулись к телевизору. Нина остановилась и тоже вперила взгляд в экран, на котором какой-то человек в гавайской рубашке усаживался за стол в президиуме зала главного полицейского управления в Кунгсхольме. Рядом с ним сели двое мужчин и одна женщина. Нина узнала офицера по связям с общественностью и главу Национального управления криминальной полиции. Женщину она раньше не видела. В зале засверкали вспышки фотоаппаратов. Пресс-атташе что-то сказал в микрофон.

— Сделайте громче! — крикнул кто-то.

«…в убийстве инспектора уголовного розыска Давида Линдхольма, — сказал офицер. — Я предоставляю слово руководителю предварительного расследования, прокурору Ангеле Нильссон».

Женщина потянулась к микрофону. У прокурора, одетой в ярко-красное платье, были коротко остриженные светлые волосы.

«Сегодня я потребовала заключить под стражу одного человека, — сказала она, — в связи с серьезным подозрением в причастности к убийству Давида Линдхольма».

Женщина говорила бесстрастным, сухим тоном с явным аристократическим выговором.

«Серьезное подозрение — это высшая степень подозрения».

«Официальное требование об аресте этого человека будет подано в городской суд Стокгольма не позднее воскресенья, — сказала прокурор, не меняя тона. — Хочу подчеркнуть, что я, как руководитель предварительного расследования, не исключаю и другие версии преступления, несмотря на успехи, достигнутые на самой ранней стадии расследования».

Прокурор откинулась на спинку стула, давая понять, что закончила выступление.

«Хорошо, — сказал пресс-атташе, откашлявшись. — Теперь я предоставляю слово комиссару уголовного розыска, ведущему это дело от лица Национального управления криминальной полиции».

Рослый полицейский в фуражке встал перед Ниной и заслонил экран. Ей пришлось ступить в сторону, чтобы видеть телевизор.

«Сегодня рано утром Давид Линдхольм был обнаружен застреленным в собственном доме, — заговорил человек в пестрой рубашке. — На месте преступления был найден один живой человек, которого немедленно доставили в больницу, а сегодня взяли под стражу в связи с серьезными подозрениями. В нашем распоряжении имеются данные судебно-медицинской экспертизы, но… во всем этом деле есть один жирный знак вопроса».

За спинами сидящих в президиуме людей появилась фотография маленького ребенка.

«Это Александр Линдхольм, — сказал полицейский в пестрой рубашке, — четырехлетний сын Давида Линдхольма. Сегодня утром Александр Линдхольм пропал без вести. Мальчик проживает в квартире, ставшей местом преступления, но не был обнаружен там полицейскими, первыми прибывшими на место преступления. Мы, естественно, в высшей степени заинтересованы в любой информации об Александре Линдхольме и о его нынешнем месте нахождения».

Фотографы принялись лихорадочно снимать изображение ребенка.

Пресс-атташе призвал репортеров к тишине и сказал: «Фотография мальчика будет разослана во все СМИ и в электронном виде, и в виде обычных снимков…»

Следователь почесал затылок, а представитель криминальной полиции смущенно поморщился.

Корреспондентам раздали фотографии и компакт-диски, после чего суета в зале понемногу улеглась.

«Убийства полицейских в Швеции происходят очень редко, — снова заговорил представитель криминальной полиции, и тяжелая тишина повисла как в зале пресс-конференции, так и перед телевизором в отделе полиции Сёдермальма. — Давид Линдхольм стал первой жертвой со времени убийства Малександера в конце девяностых, и мы должны быть благодарны за это судьбе».

Он снял очки и потер глаза. Потом снова заговорил, на этот раз задумчиво и печально.

«Когда убивают полицейского, мы теряем не только человека, мы теряем друга, — сказал он. — Мало того, убийца посягает на демократические основы нашего общества».

Он наклонил голову, как будто подтверждая свои слова, и Нина заметила, что в комнате многие полицейские тоже закивали в знак согласия.

«Давид был… необыкновенным человеком, — продолжил комиссар, понизив голос. — Он был примером, образцом для многих, кто не имел отношения к полиции, он умел вдохновлять людей из самых разных слоев общества».

Голос комиссара криминальной полиции предательски дрогнул.

«Я имел честь видеть, как Давид работает с отпетыми преступниками, с наркоманами, с осужденными на пожизненное заключение. Он умел внушать людям надежду на лучшее будущее…»

Нина вдруг поняла, что не может больше это слушать. Она растолкала стоявших перед ней полицейских, вышла из комнаты и направилась в раздевалку.

Томас вел свой джип по идиллическим улицам пригорода, чувствуя, как в открытые окна врывается раннее лето, как ласковый ветерок ерошит волосы, пробирается под одежду. Чувственные бедра Софии продолжали жечь кожу, запах ее духов ласкал небритые щеки и подбородок.

Он ощущал себя живым. «По-настоящему живым!»