И самое печальное то, что винить во всем она должна только себя. По собственному решению, по своей воле она стала женой чудовища.

Конечно, маска Вильгельма была безупречной. Она ни о чем не подозревала — и никто не подозревал! Как можно было угадать, что такой мерзавец может прятаться за милой улыбкой, непринужденным дружелюбием, красивыми поступками?

Она был таким добрым, таким услужливым. Его интерес к её желаниям и потребностям был глубочайшим, в его самоотверженность, казалось, не имела границ. Никакое усилие не казалось ему чрезмерным, никакая деталь ее жизни — слишком мелкой, чтобы он не уделил ей внимания. Поначалу ей было неловко принимать все эти знаки внимания, она не смела поверить, что такой человек может действительно существовать.

Ее мать была им очарована, ее отец — полон восторга. Все в их тесном кружке родных и друзей были так им околдованы, что искренне недоумевали: как такая заурядная девушка смогла покорить столь завидного жениха?

А может быть, он действительно был таким добрым и щедрым, как ей казалось, а ее собственные недостатки каким-то образом его изменили? Неужели она разочаровала его настолько, что его поведение можно было оправдать?

Окружающие могли бы так подумать. Она знала, что он считался настолько безупречным человеком, настолько удачной партией, что все барышни в их графстве пытались добиться его внимания. Все семьи соперничали между собой, ища возможность устроить в его честь обед. Все сквайры присматривались к нему как к жениху для своих дочек, все джентльмены были рады сесть с ним за карты или просто провести вечер за мужскими разговорами и сигарами.

И все же, хотя он был так популярен в обществе, у него не было настоящих друзей. Все его знакомства, были какими-то поверхностными — конечно, это были люди из высшего света, влиятельные и заметные, однако никто не был к нему приближен, никому, не разрешалось заглянуть ему в душу.

Никому, кроме нее. И Критчли.

Ее рука пульсировала болью, не давая забыть об отвратительном шантажисте. О, его костюм был дорогим и хорошо сшитым, но многочисленные пятна и противные запахи ясно говорили о мерзком образе жизни его носителя. Он был не просто толстым, а обрюзгшим и выглядел сильно постаревшим со времени их прошлой встречи.

— Ваш образ жизни вас сильно старит, Критчли.

У нее поджилки тряслись от страха, но она держала спину прямо, а говорила презрительно. Она попробует выгадать время, возможно, даже убедит его на секунду отпустить ее руку — и тогда даст ему по голове и бросится бежать. Она наверняка его обгонит, этого слизняка!

Критчли нервно провел ладонью по лысеющей голове, сбив сальные пряди, которые он тщательно уложил, чтобы прикрыть голую макушку. А потом в его жадных глазенках вспыхнула ярость а круглое лицо налилось кровью. Он резко вскинул руку для удара.

Мэдлин не стала пытаться уклониться. Она знала, что, показывая таким, как эта гадина, страх, можно только спровоцировать еще большее насилие. Конечно, непокорность приводила к тому же, но она хотя бы потом сможет с этим жить.

— Вы что-то оказались далеко от своего хлева, Критчли. — Она выпрямилась во весь рост, презрительно глядя на него. — Вы уверены, что вам разрешено выходить на волю?

Тут он ухмыльнулся и показал почерневшие зубы.

— Может, займемся любовью, красотка Мэдлин?

Страх грозил подняться к ее горлу и задушить ее, но она понимала: ей необходимо заставить этого мерзавца продолжать разговоры, чтобы придумать способ побега.

Она бы с радостью вышибла ему мозги подсвечником, но все необходимые в быту предметы были давно проданы. Все, что у нее оставалось, это ее собственные кулаки. Она содрогнулась при мысли о том, что так беспомощна сейчас.

Он заметил ее смятением сипло засмеялся.

— Малышка Мэдлин, такая испуганная и совсем, одинокая. — Он придвинулся еще ближе, прижимаясь, к ней, не сомневаясь в своем успехе. — Я буду хранить твои тайны столько, сколько ты захочешь… если ты выполнишь свое обещание.

О чем он говорит, черт бы его побрал?

Ох, кажется, она вспомнила.

Она обещала ему свое тело. Лгала, конечно.

«В тот момент это не было ложью».

Действительно, было время, когда она готова была обещать и сделать что угодно, Лишь бы ей поскорее исчезнуть. Но теперь, прожив почти пять лет ничем не обремененной вдовой, при одной мысли о том, чтобы снова оказаться во власти мужчины, ее начинало колотить.

Конечно, Критчли вызывал у нее тошноту уже одним фактом своего существования.

Теперь, чувствуя, как он еще теснее к ней прижимается, она могла только гадать, отойдет ли он, если ее на него вырвет. Никогда нельзя было знать, до какого уровня опустится терпимость Критчли.

Когда его мясистые пальцы потянулись к ее груди, а мокрые губы прижались к ее шее, ей показалось, что она выяснит это помимо своей воли.

Внезапно решительный стук дверного молотка нарушил неприятную тишину, воцарившуюся в доме. Критчли вздрогнул и, подняв голову, уставился на дверь. Пальца, сжимавшие ей руку, на секунду ослабели.

Мэдлин оттолкнула его руки и бросилась к двери.

Она рывком распахнула ее. Там мог оказаться кто угодно — ее это не интересовало. Любой, кто даст ей хотя бы долю шанса ускользнуть от Критчли… Господи, пусть это будет хотя бы случайный прохожий. На пороге возникла высокая темная фигура человека, которого она больше никогда не рассчитывала увидеть.

Эйдан!

Долгие мгновения она могла только взирать на него — что отнюдь не было наказанием, потому что он оставался таким, каким был всегда, — самым красивым мужчиной из всех, кого она знала. Почти черные волосы и темно-синие глаза были сами по себе поразительным сочетанием, а если принять во внимание четкие черты его лица, его рост и стать — тут ни одна не устоит!

Смешок, сорвавшийся с ее губ, отчасти был всхлипом изумления, а отчасти испуганным воплем, вызванным неожиданным поворотом судьбы. Выражение лица Эйдана — его ошеломляюще прекрасного лица, которое, оказывается, ее воспоминания нисколько не приукрашали, — из мрачно-решительного превратилось в потрясенно-недоумевающее. «Добро пожаловать в мой мир, любимый!»

Нельзя было утверждать совсем, что он не изменился. Годы никого не красят, но его густые темные волосы по-прежнему кольцами обрамляли лоб и прикасались к задней части воротника (он всегда забывал вовремя подстричься), синие глаза по-прежнему будили в ней желание. Ум и чуткость таились в этих внимательных глазах, контрастируя с маской аристократического равнодушия. Сейчас Эйдан казался похожим на грозную, неприступную башню. Он не наклонился к ней, как делал это раньше, будучи внимательным влюбленным. Теперь он стоял неподвижно, глядя на нее глазами, которые казались такими же непроницаемыми, как ночная тьма.

Суровые морщины появились на его лице по обе стороны губ — губ, которые определенно не улыбались. И казалось, что на них улыбки не было уже очень давно.