– Нет, – возразил я. – Никакого присоединения не было. Мы решали свои задачи, а Гарри свои. Он всего лишь приютил нас здесь в обмен на две сотни шлямбурных и ледовых крючьев.

Креспи опять шумно выдохнул. Татьяна читала письмо Столешко. Я выхватил его из ее рук и, сминая, затолкал в карман.

– Такое ощущение, что написано под диктовку, – сказала Татьяна. – Почерк размашистый, вольный, с завитушками и кренделями, что выдает в Столешко виртуоза лжи.

– А теперь постарайтесь понять меня, – продолжал я, глядя на инспектора. – Вы уверены в том, что на горе произошел несчастный случай. Даете официальное сообщение о гибели двух альпинистов. А Столешко, скинув в пропасть Родиона, по альпинистским тропам спускается в долину и переправляется в Таиланд, где в бангкокском медицинском центре ему делают пластическую операцию, оплаченную и оговоренную заранее. Ему убирают с лица последние внешние различия с Орловым, красят волосы, и Столешко становится копией Родиона.

Креспи перестал ходить. С лица Татьяны исчезла ироническая усмешка. Инспектор нахмурился.

– Что это? – спросил он. – Зачем это ему надо?

Я не успел рта раскрыть, как Татьяна ответила за меня:

– Чтобы унаследовать состояние Орлова-старшего.

– Ты напрасно иронизируешь, – ответил я ей. – Это состояние оценивается в несколько десятков миллионов долларов. И Родион – единственный наследник…

Инспектор кинул на стол карандаш и резко поднялся со стула.

– Знаете, – сказал он, – вот уже полчаса я пытаюсь понять вас! Но все, что вы сказали здесь, шито белыми нитками! Все, от начала до конца, придумано! Какой-то обрывок веревки, дискета, договор с таиландской клиникой, причем ксерокопия – это не доказательства преступления! Это просто личные предметы альпинистов, которые говорят о чем угодно, но только не о преступлении!

– Именно о преступлении, инспектор! – заверил я. – Дискета с программой – разве не улика? А договор с медицинским центром на пластическую операцию? Разве вас не настораживает, что среди бела дня без видимых причин вдруг исчезли два опытных альпиниста?

– Спокойно! – остановил мое красноречие инспектор, вскидывая руку и показывая мне свою ладонь, словно штрафную карточку. – Следите за своей речью!

– У тебя больное воображение, парень! – произнес Креспи и опустил свою руку мне на плечо.

Я скинул руку американца, словно анаконду, упавшую на меня с дерева, и невольно попятился. Что ж, на «ты» так на «ты»…

– Сейчас, Гарри, ты озабочен чистотой рекламы «Треккинг», от которого тебе перепадет кусочек, и потому готов немного покривить душой.

– Спокойно, – еще раз произнес инспектор и поправил на голове берет. – Вы ведете себя вызывающе.

– Мне все понятно, – произнес я, глядя то на Креспи, то на инспектора. – Вы сговорились. Должен признать, неплохо…

– Что вы сказали? – вскинул густые черные брови инспектор. – Мы сговорились?

Он задел теменем заиндевевший потолок палатки, и ледяная пыль посыпалась за ворот его свитера. От этого почему-то мне стало холодно, хотя от спора я разогрелся, как в шезлонге на пляже в Майами.

– Инспектор, – стараясь погасить разгорающийся конфликт, сказал Креспи, – гипоксия иногда делает поступки альпинистов непредсказуемыми. Господин Ворохтин пережил на высоте двадцать две тысячи сильнейший стресс. Прошу вас снисходительно относиться к его словам. Я за него приношу вам свои извинения.

Инспектор стоял ко мне боком, постукивал пальцем по столу и смотрел себе под ноги. Руководитель американской экспедиции ублажал его самолюбие. Инспектор чувствовал себя значимой и уважаемой фигурой. Если бы я не произнес больше ни слова, инспектор остался бы удовлетворен примиренческим унижением Креспи. Но мой язык заворачивался во рту в трубочку от желания высказаться. Прекрасно понимая, что сам загружаю себя дурными проблемами, я все-таки выпалил:

– Ваш скептицизм, инспектор, был бы просто необъясним, если бы в Катманду вы не приняли из рук Столешко взятку!

Креспи наступил мне на ногу. Хорошо, что на его итальянских «треккингах» не было кошек. Татьяна взглянула на меня с испугом и едва заметно покачала головой. Инспектор подпрыгнул на месте, юлой повернулся ко мне, и в его черных глазах вспыхнуло бешенство.

– Что?! – крикнул он, зачем-то засовывая обе руки в карманы плотных серых брюк из ячьей шерсти. – Взятку?! Вы оскорбили должностное лицо! Вам это так просто не сойдет!..

– Инспектор, – пытался вмешаться Креспи, отталкивая меня локтем, чтобы встать между мной и инспектором, – вы неправильно его поняли! Господин Ворохтин хотел сказать совершенно противоположное…

– Я все правильно понял! – распалялся инспектор и все норовил схватить меня за руку. Я не уворачивался и не сопротивлялся, но инспектор вроде как все время промахивался. – Оскорбление должностного лица при исполнении им служебных обязанностей! Вы будете арестованы и жестоко осуждены!

Татьяна повернулась и вышла из палатки. Я, конечно, вляпался, но отступать не намеревался, считая это унижением своего достоинства. Инспектор действительно принял деньги, которые ему подсунул Столешко, и этот факт ни под каким соусом нельзя было отнести к разряду моей гипертрофированной фантазии. Все, что касалось версии убийства в горах, можно было оспаривать и опровергать. Но за факт взятки я готов был рвать зубами глотки.

– Какого черта ты полез на рожон! – тихо сказал мне Креспи. Его голос на фоне крика инспектора казался очень заботливым и даже родственным. – Извинись сейчас же!

– Но он в самом деле получил взятку от Столешко, – настаивал я. – Почему я должен извиняться?

– Вы арестованы! – сорвавшимся голосом прохрипел инспектор.

Я добровольно протянул руки, но наручников, как и желания выворачивать мне руки, у инспектора не оказалось. Сам факт ареста клаймбера в экспедиционном лагере был нелеп. Такого история мирового альпинизма еще не видела.

– Если ты закроешь рот, – не сдавался Креспи, – то я постараюсь все уладить.

Инспектор вместе со своим гневом ретиво выскочил наружу, словно вынес из палатки вспыхнувший факелом примус.

– Это не все! Мы еще кое-что выясним! – рассыпал во все стороны угрозы инспектор. – Почему отказался идти на помощь, если слышал крики? Почему пытался отравить портера? Вам будет очень тяжело ответить на все мои вопросы!

Я вышел вслед за ним и окунулся в слепящую белизну Гималаев. По тропе к вертолету шла вереница шерпов с ящиками, рюкзаками и баулами. Снег звенел и трещал под ногами носильщиков. Уступая им дорогу, Татьяна встала на самом краю тропы, приблизившись ко мне почти вплотную. Мы стояли рядом, касаясь друг друга пуховиками и нарочито глядя в разные стороны, словно были незнакомы и находились в переполненном вагоне метро. Я смотрел на вертолет, а девушка – на ледник, похожий на замерзшую реку.