Лоуренс поставил рюмку на стол и повернулся к Камилле.

— Ну что ты так разволновалась, Камилла? Это ни к чему. Bullshit. Это же не я придумал, это сказала толстуха.

— Сюзанна.

— Сюзанна.

— Да, ты прав, — признала Камилла. — Прости меня.

Камилла встала, вытряхнула остатки винограда в чашку. Если есть не торопясь ягодку за ягодкой, можно постепенно расслабиться, хотя бы физически. «Пьяный» виноград приготовила Сюзанна. В комнате за кухней хозяйка Экара гнала водку из виноградных выжимок — жгучую воду, как называла ее Сюзанна, и количество этого крепкого напитка сильно превышало «предельную норму», установленную законом для владельцев виноградников. «Плевать я на нее хотела, на эту норму», — не раз говорила Сюзанна. Впрочем, ей никогда не было дела ни до каких норм, ограничений, налогов, квот, пошлин, страховок, инструкций, сроков годности и тому подобного. Ее управляющий Бютей следил за тем, чтобы хозяйственная деятельность в Экаре не выходила слишком далеко за рамки гражданского законодательства, а Полуночник — за тем, чтобы не было претензий со стороны санитарной инспекции. Камилла спрашивала себя, каким образом Сюзанна, которой переступить через общепринятые правила — все равно что лужу перешагнуть, могла присоединиться к тем, кто распускает упорные, а потому особенно опасные слухи об оборотне. Камилла завинтила крышку на опустевшей банке и прошлась по комнате, крепко сжимая в руке чашку. Разве что Сюзанна решила отныне придерживаться собственных правил, поскольку принимала в штыки законы общества. Создать свои правила, свои законы, дать свое объяснение событиям. Когда все местное население, сплотив ряды, ринулось ловить зверя, Сюзанна Рослен, противница всякого единомыслия, предпочла держаться в стороне. Она бросала вызов общности мнений, следовала иной логике — какой угодно, лишь бы не той, которой придерживались остальные.

— Она свихнулась, — подытожил Лоуренс, словно прочитав мысли Камиллы. — Она не от мира сего.

— Как и ты. Ты ведь живешь в снегах, бок о бок с медведями.

— Но я-то не свихнулся. Конечно, чудо, что этого не случилось, но я не свихнулся. Этим я отличаюсь от толстухи. Ей на все наплевать. Ей плевать даже на то, что от нее вечно воняет овцами.

— Забудь ты про этот запах, Лоуренс.

— Я ни о чем не забываю. Она опасна. Вспомни про Массара.

Камилла провела рукой по лицу. Лоуренс прав. Пусть Сюзанна несет околесицу про какого-то оборотня, это ее дело. Любой имеет право нести околесицу. Но обвинять человека — это совсем другое дело.

— А почему Массар?

— Потому что у него не растут волосы на теле, — терпеливо повторил Лоуренс.

— Да нет же, — устало отмахнулась Камилла. — Кроме волос, оставь ты в покое эти чертовы волосы. Почему ты считаешь, что она всю вину валит на него? Этот парень чем-то похож на нее, его тоже все сторонятся и никто не любит, он тоже одинок. Скорее ей бы надо его защищать.

— Вот именно, он слишком похож на нее. Они охотятся на одной территории. Она должна его устранить.

— Ты слишком много лет занимался гризли.

— Говорю тебе, все так и есть. Они — жестокие конкуренты.

Камилла покачала головой.

— Что она тебе о нем сказала? Кроме волос?

— Ничего. Пришел Солиман, и она замолчала. Я больше ничего не смог разузнать.

— Этого уже достаточно.

— Более чем достаточно.

— И что же нам теперь делать?

Лоуренс подошел к Камилле, положил ей руки на плечи.

— Я скажу тебе, что мне советовал мой отец: «Хочешь быть свободным — пореже открывай рот».

— Ясно. И что дальше?

— Рот мы закроем. Потому что если обвинения толстухи станут известны за пределами Экара, Массару несдобровать. Ты ведь знаешь, что каких-нибудь двести лет назад делали с теми, кого подозревали в подобных делах?

— Не знаю. Говори все как есть.

— Им вспарывали брюхо от шеи до паха и смотрели, нет ли у них внутри волос. А потом, когда обнаруживалось, что их ввели в заблуждение, плакать было уже поздно.

Лоуренс сжал плечи Камиллы.

— Нельзя, чтобы ее бредни стали известны за пределами фермы, черт бы ее взял, — медленно и отчетливо проговорил он.

— Не верю, что люди такие чокнутые, как ты воображаешь. Они не накинутся на Массара. Люди знают, что на овец нападает волк.

— Ты права. В обычное время ты была бы совершенно права. Однако ты забываешь, что мы имеем дело с необычным волком, не таким, как другие. Я видел отпечатки его зубов. Камилла, если я тебе говорю, что это могучий зверь, такой, каких я, может быть, никогда не встречал, ты должна мне поверить.

— Я тебе верю, — тихо ответила Камилла.

— Скоро это станет известно многим, не мне одному. Они же не слепые, эти парни, они быстро во всем разберутся, что бы там ни думала толстуха. И очень скоро они обо всем узнают. Узнают о том, что имеют дело с необычным существом, какого они никогда не видели. Камилла, ты понимаешь, к чему я веду? Ты понимаешь, насколько серьезна опасность? Для них это нечто выходящее за пределы нормы. Они же испугаются. И потеряют голову. Станут поклоняться идолам и предавать огню несогласных. Если сейчас толстуха Сюзанна распустит слухи, парни схватят Массара и вспорют ему брюхо от шеи до самых яиц.

Камилла покачала головой, напряженно размышляя. Никогда еще Лоуренс не произносил столько слов сразу. Он по-прежнему обнимал ее, словно желая защитить. Камилла чувствовала его горячие ладони на своей спине.

— Вот почему нужно непременно найти этого зверя, мертвым или живым. Если они его найдут, он будет мертвым, если я — живым. И с этого момента нам лучше помалкивать.

— А что делать с Сюзанной?

— Съездим к ней завтра, скажем, чтобы поменьше трепалась.

— Она не любит, когда ей приказывают.

— Но она любит меня.

— Она уже могла рассказать кому-нибудь, кроме тебя.

— Не думаю. Вряд ли.

— Почему?

— Потому что она считает всех жителей Сен-Виктора круглыми идиотами. А меня нет, потому что я иностранец. Кроме того, она разговорилась об этом со мной, потому что я разбираюсь в волках.

— Почему же ты ни словом не обмолвился в среду вечером, когда мы вернулись из Экара?

— Я надеялся, что во время облавы животное обнаружат и тогда все само собой забудется. Не хотел понапрасну тебя расстраивать, ты ведь любишь толстуху.

Камилла снова покачала головой.

— Она сумасшедшая, твоя Сюзанна, — прошептал ей на ухо Лоуренс.

— Я ее все равно очень люблю.

— Знаю.

На следующее утро в половине восьмого Лоуренс завел мотоцикл, и они тронулись в путь. Еще толком не проснувшаяся Камилла села сзади, и они не спеша проехали два километра до Экара. Одной рукой Камилла крепко обнимала Лоуренса, а в другой держала пустую банку из-под винограда в водке. Сюзанна давала виноград только в обмен на пустую банку.