Во вторник, 13 декабря 1933 года, спустя пять лет после «черного вторника», к концу дня в нелегальном заведении «Карусель» как обычно яблоку было негде упасть [10]. Швейцар с начищенными медными пуговицами и с видом случайно оказавшегося здесь адмирала обозревал вновь прибывших, ожидая, когда они назовут кодовое слово. Внизу Омар Чемпион, владелец заведения, украшал витые балясины перил осенними листьями, купленными в оранжерее. Наверху вращалась круглая барная стойка – полный оборот вокруг своей оси каждые одиннадцать минут. Молодые женщины в платьях от Мейнбокера с «затянутой» талией, задолго предвосхитившие силуэты Диора, попивали коктейль «Сайдкар», рассевшись на «карусельных» деревянных лошадках, приделанных к стойке. В пять вечера Омар принял телефонный звонок; пять минут спустя он вернулся с посеревшим лицом и дрожащим голосом сообщил: «Леди и джентльмены, Юта проголосовала за!» Потянулся и нажал на кнопку; знаменитая карусель остановилась, не успев описать круг. Бармены без единого слова сняли фартуки и повесили объявление: «Алкоголь не продаем». Эпоха сухого закона официально подошла к концу: приняли Двадцать первую поправку, что означало скорый и неминуемый конец спикизи. Карусель «ревущих двадцатых» со скрипом остановилась даже для имущих.

К тому времени коллапс экономики и мрачная безнадега простирались далеко за пределы Уолл-стрит. Не прошло и года с «черного вторника», как четверть работоспособных американцев остались без своей должности. В самый худший период треть Нью-Йорка лишилась рабочих мест, а некогда ухоженный манхэттенский Центральный парк превратился в грязный Гувервилль, город наскоро сделанных хибар, названный в честь президента, которого многие винили в случившемся. Вокруг сновали карманники и уличные торговцы. Огромное количество мужчин торговало яблоками, чему очень способствовал небывалый урожай 1929 года – фермеры желали его сбагрить, одновременно из филантропии помогая безработным горожанам. Изображения мужчин с ящиком яблок за плечами стали олицетворением «кормильца семьи». Но где же женщины с ящиками яблок? Их нигде не было видно. Только «добытчики» – читай белые мужчины – могли получать яблоки задешево, чтобы торговать ими с прибылью. Ведь о женщинах позаботятся мужчины, так? Ну или таково было расхожее мнение. Оно имело мало общего с действительностью: женщинам, как и мужчинам, внезапно пришлось зарабатывать, чтобы содержать родных или самих себя – пусть даже в стремлении хоть немного облегчить финансовое бремя семьи.

* * *

Великая депрессия стала новой реальностью для всех. Не был исключением и «Барбизон». Строительство отеля вышло недешевым [IT]: возведение двадцати трех этажей в 1927 году обошлось в четыре миллиона долларов. В разгар Великой депрессии, в 1931 году, корпорация «Барбизон», состоявшая из частных вкладчиков под председательством Уильяма Силка, не смогла выполнить кредитные обязательства [12]. Тогда в игру вступил Национальный банк Чейз и выкупил отель [13]. На следующий год банк опротестовал муниципальную оценку «Барбизона» в 2950000 долларов, утверждая, что реальная рыночная стоимость отеля в три раза ниже [14]. Затем, лишь месяц спустя, «Барбизон» был продан как предмет ипотеки за ничтожную, обоснованную лишь Великой депрессией цену в четыреста шестьдесят тысяч долларов – четверть заявленной банком цены [15]. Внутренняя отделка и мебель пошли еще за двадцать восемь тысяч. Удачливым покупателем в обоих случаях стал агент по продаже недвижимости Лоуренс Б. Эллиман, изначально – один из акционеров «Марты Вашингтон», теперь – председатель совета директоров новой структуры, названной «Комитетом облигационеров отеля „Барбизон“» [16]. Таким образом, окольными путями «Барбизон» вновь оказался в руках тех, кто его потерял. Наиболее упрямым из прежних акционеров, не желавшим участвовать в новом предприятии, выплатили компенсацию, для чего Комитет специально взял в долг четыреста тысяч долларов.

Все время, пока отель переходил в собственность залогодержателя и менял владельцев, он продолжал работу. Как и его постоялицам, «Барбизону» требовалось выживать в перевернутом, порожденном биржевым крахом 1929 года мире, где прежде преуспевающие стали бедными, а бедные оказались на грани нищеты. К 1934 году в Нью-Йорке насчитывалось семьдесят пять тысяч бездомных незамужних женщин [17]. И если у мужчин были яблоки на продажу, ночлежки, койки по двадцать пять центов за ночь, то у женщин не было ничего из этого. Они ездили в метро и собирались на вокзалах: невидимые жертвы Великой депрессии. Торговать было нечем, так что некоторым оставалось торговать собой, чтобы просто не умереть с голоду. Чернокожие женщины собирались на улицах в поисках тех, кто, проезжая мимо, наймет их для домашней работы; они звали это «новым рынком рабов» [18]. В 1920-е некоторые молодые чернокожие девушки вполне себе были такими же флэппе-рами, как и их белые сверстницы; однако это движение вперед замерло на месте. Теперь женщины Америки, как белые, так и черные, должны были уступить мужчинам все оставшиеся рабочие места и всякое оставшееся самоуважение. Более 80 % американцев считали, что место женщины снова должно ограничиться домом [19]. Широко распространилось мнение, с которым регулярно пыталось бороться Управление по правам женщин при правительстве США: женщины-де работают за смешные «деньги на булавки», забирая у мужчин рабочие места [20]. Конечно, это абсолютное заблуждение. На самом деле многим молодым женщинам пришлось выбраться «в большой мир» зарабатывать на семью, а тем, у кого не было супруга, который помогал платить по счетам, – на себя саму.

«Барбизон», ранее расхваленный как отель для «особенных» женщин, с началом Великой депрессии поменял рекламную тактику. Его клиентки изменились, и ему пришлось меняться вместе с ними. Рекламные объявления в печати теперь сулили экономические преимущества простых номеров и потенциальный заработок из-за знакомств, заведенных в подобном модном месте. С одной стороны, отель продолжал привлекать выпускниц колледжа из белых привилегированных семей, чье состояние не особенно пострадало от кризиса; с другой – начал подыскивать потенциальных постоялиц в других местах. Также обращались и к тем, кого имели в виду в самом начале, на этапе замысла «Барбизона»:

«…молодым женщинам, занятым поэзией. Или музыкой… или живописью… или желающих добиться чего-либо на любом другом поприще… Знаете ли вы, что „Барбизон“ был нарочно создан для того, чтобы ваши таланты расцветали на подходящем фоне […], предлагая вам частицу роскоши из мечтаний – которую вы сможете позволить себе при ваших теперешних доходах?» (1932) [21]

Но скоро отель стал подчеркивать возможность завести потенциальные деловые знакомства для отчаянных (или отчаявшихся):

«Разумная жизнь для умных девушек! Успех во многом зависит от комфорта, восстановления физических и душевных сил и развития интеллекта после работы. Молодые постоялицы „Барбизона“ полны жизни… готовы к достижениям – потому что общаются с теми, кто преуспел в бизнесе и профессиональной жизни… в живописи… театре… литературе… с теми, чья дружба и