Все честно: бокки не было.

Я переоделась в пижаму и легла. Повернулась так и эдак, встала и открыла окно, потом закрыла. Вздохнула и заплела волосы в косичку, чтобы не мешали. Включила ночник. Сон все не шел. Выключила ночник.

Мысли беспокойно путались вокруг главной темы дня — работы в департаменте Ловчих. Меня швыряло, как мячик для пинг-понга, между двумя сильнейшими эмоциями.

Во-первых, восторг. Доводящее до дрожи предвкушение чего-то удивительного — волшебное чувство, которого у меня не возникало с момента потери магии. Если честно, только после сегодняшних событий я начала понимать, что предыдущие полгода вела образ жизни, более подходящий живому мертвецу, нежели молодой девушке. Большую часть времени я либо пофигистично совершала те или иные действия, либо испытывала злость — как так?! Я всегда обожала мир, верила в позитивную психологию и стремилась к лучшему. Так с какой стати судьба обошлась со мной так несправедливо? И вот, сейчас мне начало казаться, что, возможно, фатум может идти лесом, идти на все четыре стороны — несмотря на отвешенную мне им пощечину, есть еще в Шолохе место для чуда и место для светлого будущего…

Второй эмоцией, захватившей мою сущность, был страх. Это уже не так приятно, как восторг, но тоже бодрит и сна отнюдь не прибавляет. Знают в Иноземном Ведомстве о том, что у меня нет магии, или не знают? Что-то подсказывало, что верный вариант — второй. Если бы знали — завели бы на эту тему разговор. А так все ходят с лицами шито-крыто, и, да, дело пахнет горелым.

Анализ собственных чувств привел меня к неминуемым воспоминаниям о том проклятом дне в начале зимы.

Я со стоном закрыла лицо руками, но от мыслей, увы, так легко не избавишься. В глазах неконтролируемо защипало — как всегда, когда речь идет о произошедшей ситуации. Именно это, кстати, главная причина того, что в течение последнего полугода я общаюсь с семьей исключительно по почте. Мои ближайшие и дражайшие не могут меня не жалеть. Особенно папа.

Это в его лаборатории случился тот взрыв.

Меня с детства завораживал подвал нашего дома. Отец — его зовут Инри — всю жизнь проработал алхимиком в Магическом совете. На семейных встречах запрещалось обсуждать работу — мама верила, что так мы сохраним «нормальный климат» в доме — и поэтому папины склянки манили нас с сестрой куда больше, чем могли бы. Мы представляли себе, что он разрабатывает какой-то сложнейший раствор, который превратит камень в человека или наконец-то сделает левитацию возможной. Когда Инри уединялся в своей подвальной лаборатории, мы всё норовили подглядеть, но мама всегда отлавливала нас на полпути и оттаскивала прочь, лупя полотенцем.

Когда в ноябре Дахху, Кадия и я окончили обучение у магистра Орлина, то, как и все нормальные выпускники, мы отправились кутить.

Я плохо помню ту ночь. Мелькают какие-то разрозненные картинки: Кадия, голышом прыгающая в Нейрис со скалы; наш тяжелый топот и мои разрывающиеся легкие при побеге от Стражей; Дахху, клянущийся, что вот теперь-то начнется настоящая жизнь. Теперь ведь нас, подруга, никто не остановит. Теперь мы свободнее самих богов.

Мы были очень пьяны и очень счастливы. На рассвете я стояла посередине Лоскутной площади, той, что напротив департамента Ходящих, и бесстрашно кричала охраняющим вход горгульям, что сочиню заклинание, которое отпустит их на все четыре стороны с этого грустного поста. Кадия ржала, как конь, и все пыталась не уронить саму себя с высоты каблуков, а Дахху мечтательно пялился в никуда, как у него это принято.

Утром я кое-как добралась до родительского дома. Впервые за семь лет, представляете? Ведь во время обучения мы жили у наставника, аж в ста километрах от столицы. Все веселье пропустили. Кое-как найдя ключи и открыв дверь, я поняла, что никого нет. Родители уже были на службе, сестра — в Академии.

«Лаборатория!» — подумала я с ликованием и почти что кубарем скатилась в подвал.

Заветные скляночки, роторты, порошки и ступки, казалось, приветливо улыбаются мне. Я благоговейно трогала их кончиками пальцев, читала названия на этикетках, легонько потряхивала туманные капсулки, растирала между пальцев трехглавые мхи и, казалось, была счастливее, чем когда-либо. А потом с восторгом обнаружила, что потолок лаборатории разрисован картой звездного неба. Это было неожиданно и абсолютно восхитительно.

Я пялилась на него так долго, что у меня заболела шея. И решила добавить еще красок своего восторгу. А именно: начала крутиться вокруг своей оси, представляя, что я в самом сердце вселенной, медленно вращающейся вокруг меня.

В общем, как оказалось, мой вестибулярный аппарат никуда не годится.

В какой-то момент меня занесло, я обо что-то споткнулась и, размахивая руками, как ветряная мельница, рухнула вниз и вбок. Прямо на маленькую этажерку опасного багрового цвета. В ней, как выяснилось на практике, хранились пороховые элементы и порошковый огонь. Мой папа не слишком-то соблюдал принцип товарного соседства…

Взрывом разнесло весь подвал и половину первого этажа.

Говорят, меня в прямом смысле этого слова собирали по кускам. Не хочу об этом думать. Благодаря родителям Кадии — они возглавляют могущественный Дом Мчащихся, второй по важности после королевского Дома Ищущих — меня лечили так быстро и энергично, как никого и никогда. Шолох, знаете ли, давно уже ни с кем не воюет, а в мирное время мало находится идиотов, умудряющихся себя взорвать…

Я кое-как оклемалась. Главной задачей лекарей было заставить работать мою собственную магию, сделать так, чтобы она полностью посвятила себя задаче регенерации. Никто не может вылечить человека, кроме самого человека. Магия послушно сделала, что могла, а потом, судя по всему, сказала, что с нее хватит, и гордо хлопнула дверью.

Тогда я уже была в сознании, чем создала для лекарей проблему. Вырубить меня заклинанием не представлялось возможным — организм и так претерпевал слишком много магического вмешательства. Я лежала, привязанная к койке, и с ужасом наблюдала, как мое тело светится всеми цветами радуги поочередно.

— Постарайся не напрягаться и вообще не думать, — советовала мне медсестра. — Твое сознание сейчас из-за всех сил пытается захватить как можно больше унни, не мешай ему.

Я пыталась, но это было сложно. В голову лезли мысли, в том числе такие как «не думать, не думать, не думать, прахов прах, я должна не думать. Или я не должна думать, хм, как будет правильнее с точки стилистики, аааа, стоп, остановись!». И так далее.

До сих пор боюсь, что в последующем исчезновении магии виноваты именно те размышления. То есть моего счастья меня лишила не случайность и не глупость в выпускную ночь, а просто невозможность вовремя вырубить поток сознания.

Потом сияние просто прекратилось. Медсестра нахмурилась и подошла поближе. Выяснилось, что магия не завершила свою работу — левое ухо осталось разорванным, а кожа возле него пестрила шрамиками.

Сначала лекари решили, что мне нужно передохнуть и процесс выздоровления продолжится, но нет… В тот день спектакль закончился и занавес задернулся окончательно. Судя по всему, унни сочла, что я слишком распустила руки и решила разорвать наши отношения. Навсегда.