вверх колесами разбитый грузовик, смятые молочные бидоны, разбросанные по сторонам. Чуть дрогнувшим голосом сказал:

— Остановитесь.

Вдруг грузным, непослушным стало тело, словно беда всей тяжестью своей навалилась на него; он по-стариковски вылез из кабины. Провел по лицу рукой, как бы отрешаясь от усталости, и уже обычным своим шагом, твердым шагом военного, много повидавшего человека, направился к месту аварии.

Первым, кто попал ему на глаза среди раненых, был мальчик. Струйка крови сочилась из виска.

Шкред громко отдавал распоряжения солдатам: пострадавшим сделать перевязки, перенести всех в заставскую машину, класть осторожно. Поставить колхозный грузовик на колеса. А сам нет-нет да и посмотрит на мальчика.

Не всегда, к сожалению, подумалось ему, люди умеют ценить друзей, близких, пока они с ними. Он дорожил Аней — ее нет теперь рядом. Ушла, и возврата оттуда нет. Забыл ли он ее? Нет! Да это и невозможно. Без такой памяти нельзя вообще существовать человеку. Теперь надо заново учиться многому… удивляться маленьким радостям, как подарок судьбы воспринимать и солнце, и бездонное небо, и свежий ветер. Надо учиться строить отношения с Машенькой. Почаще замечать ее улыбку, слышать смех детей. Создавать хорошее настроение солдату. Из всего этого в конце-концов складывается заставский быт.

Мальчика он отнес в машину сам.

Подъехала колхозная машина, из нее вышли женщины, покачали головами, вытирая слезы, повторяли:

— Беда, беда.

К Шкреду подошла звеньевая:

— А мы слышали, что новый начальник на заставу приехал. Вот, значит, где знакомиться-то пришлось.

Не забыли люди братского его участия в общей беде — да и кто бы из пограничников поступил иначе?! — и потому с тех пор, завидев на сельской улице Шкреда, его высокую стройную фигуру, издали радушно приветствуют:

— Здравствуйте, начальник!

— Добрый день, товарищ капитан!

Он тоже остановится, непременно подойдет:

— Ну, как живете? Что нового? Не появлялся ли кто-нибудь чужой в селе? — спросит. Впрочем, на заставу в таких случаях сообщают без промедления.

Очень скоро все в округе определили его как участливого, рассудительного, доброго человека. А таким всегда верят.

В отношениях с колхозниками у Шкреда была своя политика: подготовить надежных помощников в охране границы.

На днях пришел командир ДНД — добровольной народной дружины и рассказывает:

— Лейтенант Малов в прошлом году задержал двух нарушителей границы с помощью колхозников.

Увидел кто-то из односельчан в магазине незнакомого человека. И одет он был не так, как в этих местах одеваются, и вопросы задавал странные: как пройти на шоссе, ведущее в город. Командир ДНД, предварительно распорядившись о том, чтобы чужака «заняли» разговорами, чтобы, дескать, подозрений у него не вызвать, сел на велосипед — и на заставу.

В село сразу выехала тревожная группа, доставила нарушителя, провели опознание… Таких случаев много…

Совсем недавно пограничники так отличились, что сам командующий округом поздравительную телеграмму прислал.

Шкред знал об этом случае, как знал и о прорыве, допущенном заставой в январе.

Заморозки сковали землю на контрольно-следовой полосе, совсем незаметны на ней были следы человека. Только очень внимательный и опытный пограничник увидит сглаживание неровностей почвы, вмятость мелких камушков, разрушение комочков земли, исчезновение инея. Тысячи мельчайших примет, по которым можно судить: прошел или не прошел тут человек.

Пограничник первого года службы Сергей Шувалов не сумел заметить на КСП никаких признаков нарушения границы, только старший наряда сержант Евгений Шеломов засомневался и поспешил на связь с заставой. Но микротелефонная трубка не работала. Пока добежали до соседнего пограничного наряда — время было потеряно, нарушитель исчез. Поэтому-то и заменили тут командование, поэтому-то и висела на коллективе тяжесть груза обвинения в ротозействе и разгильдяйстве.

Проанализировав срывы и ошибки в службе, Шкред пришел к выводу, что на заставе слабо еще готовятся к несению службы пограничные наряды, не достаточно воспитывается чувство ответственности за охрану порученного участка. Надо бы побольше выкроить времени на физическую и огневую подготовки, проводить вечера по обмену передовым опытом службы нарядов. Почаще проверять, как молодые пограничники усвоили изучаемый материал, как они прониклись необходимостью высокой дисциплины на службе. Все это азбучные для него истины, которые надо было последовательно и целеустремленно проводить в жизнь.

Он не хотел, чтобы о нем говорили в отряде, в комендатуре: «Новая метла по-новому метет». Он не демонстрировал на заставе каких-то своих, особых методов воспитания: службу начал ровно, спокойно, без окриков и лишней нервозности.

Приглядывались к нему, приглядывался и он. Пытался понять, почему у предшественника произошли такие случаи. Было над чем поразмыслить Степану Федоровичу Шкреду.

Он был убежден: командирского окрика недостаточно для соблюдения солдатами уставных правил. Если держаться устава формально, слепо, не болеть душой за дело, так и должно было получиться. На память пришла фраза, брошенная своим помощником: «Дело не в уставе, а в том, как к нему подходить!»

Устав. В нем спрессована вся жизнь военного человека. Расписана до мелочей. Подъем. Отбой. Служба. За проступок — наказание. За усердие — поощрение, за геройство — награда. Все предусмотрено. Все взвешено. Выходит, и думать не надо? Да, если держаться за букву. А если в уставе видеть высшую человеческую справедливость? Тогда надо вложить в него частицу собственной души, усвоить не параграфы, а саму суть.

Значит, все дело в том, какой ты есть сам человек, товарищ начальник заставы. Как оцениваешь явления, какие открываешь горизонты перед людьми.

Устав на заставе начинается с тебя.

2

— Папа, какие у нас сегодня пироги с абрикосами, пальчики оближешь! — встречает его дома Светлана.

— А что за праздник? — спрашивает Шкред.

— Никакого праздника нет, просто у мамы хорошее настроение, и она всем решила сделать приятное.

— Это хорошо, когда у нашей мамы хорошее настроение, — сказал он и слегка потрепал волосы дочурки. — А что Алеша? Слушается он вас с мамой?

— Слушается. Только не всегда, — объявила Светлана и опустила глаза.

— Алексей! Алеша! — позвал Степан Федорович сына. — Чем ты сегодня намерен заниматься? — спросил он, когда сын стал перед ним.

— С солдатами КСП обрабатывать буду.

— А ты у меня разрешения спросил?

— Вот я и спрашиваю. Можно? — умоляюще посмотрел он на отца.

— Теперь иди. Разрешаю, — улыбаясь каким-то своим мыслям, посмотрел ему вслед Шкред.

Подошла сонная еще, в пижаме, Надюша, встала рядышком с папой, ожидая своей доли внимания. Он посадил ее на колени, поцеловал в макушку.

— Хорошо поспала?

— Да, — пролепетала она.

— И сны страшные не снились?

— Нет. Не снились. Потом про конька-горбунка видела, но он был не страшный.

— А кто тебе про конька-горбунка рассказывал, Света?

— Нет. Мамочка завтра читала. — Он улыбнулся.

— Опять ты путаешь,