Я попросил высадить меня возле вокзала — на тот случай, если мое лицо появлялось на экране телевизора и запало таксисту в память — и подал ему три двадцатки, после чего встал у окна, ожидая сдачи. При таких расценках и с учетом продолжительности сомнительного удовольствия давать на чай значило бы проявлять неуважение к себе самому. Прохвост бросил на меня недовольный взгляд, словно говоря, что фунт с небольшим — это наименьшее, чем я мог бы выразить благодарность за его любезное согласие переместить меня из точки А в точку В. Видя, что он не собирается уступать, я пригрозил подать жалобу за плохое обслуживание. Только тогда наглец неохотно высыпал горстку мелочи мне на ладонь и, отвернувшись, пробурчал:

— Жмот.

Меня так и подмывало ответить — в конце концов, слишком многие позволяют себе безропотно сносить оскорбления, — но я сдержался, чтобы не привлекать ненужного внимания, что и было, наверное, лучшим из всех возможных вариантов. Отвернувшись, я направился в сторону Ланкастер-Гейт.

Когда-то, в конце восьмидесятых, когда я только-только снял форму, в этом районе жила одна моя знакомая. Звали ее Лиз, и она подрабатывала моделью. Красавица, девушка из совсем другого мира, но при этом милая особа. Мы познакомились после того, как ее ограбили и изнасиловали на моей территории, в Ислингтоне, куда Лиз приехала в гости к подруге. Не самые, разумеется, благоприятные обстоятельства для более близкого знакомства, но что-то произошло, как говорят, искра проскочила, поэтому потом я заглянул к ней еще пару раз — рассказать о ходе расследования, — и отношения вроде как завязались. Я бы не назвал это романом в полном смысле слова, потому что после случившегося Лиз боялась секса. Так что мы только обнимались да целовались, и до поры меня это устраивало. Есть немало способов куда с меньшей пользой потратить свободное время, чем в компании красивой женщины, в шикарной квартире, за бутылкой хорошего вина, но в конце концов — думаю, этого было не избежать — мне захотелось большего. Лиз ходила на прием к психиатру и говорила, что ей становится лучше, и однажды ночью мы даже попробовали сделать шаг вперед, но в решающий момент она расплакалась и оттолкнула меня. В общем, через пару дней после этого я сказал, что нам, пожалуй, лучше расстаться. Лиз просила не уходить, умоляла дать ей еще немного времени, но я был молод и самолюбив, а это опасное сочетание. Потом я еще раз пришел к ней, сказал, что следствие в отсутствие улик зашло в тупик. Лиз приняла известие стоически и сообщила, что собирается уехать из Лондона. Больше я ее не видел и вспомнил впервые за многие годы только сейчас. Что сталось с ней? Сумела ли она преодолеть прошлое, выйти замуж и обзавестись детьми, которых хотела еще тогда, или жизнь ее так и не вошла в нормальную колею? В душе я надеялся на первое, но здравый смысл склонялся ко второму варианту. Лиз была та еще девчонка, а я всегда оставался пессимистом.

Местом своего временного пребывания я выбрал Норфолк-сквер, тихий район со стареющими особняками в георгианском стиле, большая часть которых давно трансформировалась в отели разной степени качества, чему способствовала близость железнодорожного вокзала. Отказавшись от тех, что выглядели побогаче, я направился к одному из самых невзрачных.

Мужчина за стойкой — то ли турок, то ли араб — не проявил ко мне ни малейшего интереса, но потребовал двадцать пять фунтов за ночь. Я сказал, что хочу взять комнату на неделю, и спросил, какая мне положена скидка. Произведя на клочке бумаги сложные арифметические действия, он проворчал, что неделя обойдется мне в сто двадцать фунтов, и я тут же вручил ему всю сумму, не тратя времени на предварительное знакомство с апартаментами. Ничего хорошего ждать не приходилось, но я и не планировал проводить в номере сутки напролет. Сунув деньги в протянутую ладонь, я получил ключ, висевший до этого на крючке за спиной немногословного портье. На этом формальности и закончились. Я подумал, что большинство людей склонны к пустому словоизвержению, и мысленно воздал должное краткости.

Поднявшись с чемоданом на два пролета по узким, крутым ступенькам, я обнаружил маленькую, практически голую и не очень теплую комнатку. Стены, давным-давно выкрашенные белой краской, успели испачкаться и приобрести никотиновый оттенок. Назвать их ровными я бы не решился — кое-где валик прошелся по намертво приклеившимся клочкам старых обоев. В углах, под потолком, колыхалась древняя паутина. Снаружи доносился ритмичный стук поездов, подтягивающихся к Паддингтонскому вокзалу, и деревянные рамы дрожали в унисон. Наверное, такая дыра и не стоила двадцати фунтов за ночь, и хотя цены везде разные, я все же напомнил себе, что у нас, на Филиппинах, номер обходится в десятку. К тому же за эти деньги вы получаете завтрак и возможность пользоваться бассейном.

Впрочем, долго раздумывать о царящем в мире неравенстве я не стал — усталость и разница во времени давали о себе знать. Начав путешествие утром в Маниле, я пересек восемь часовых зон, и хотя здесь, в Лондоне, часы показывали половину девятого вечера, для меня уже наступило утро следующего дня.

Я бросил на кровать чемодан, включил радиатор, разобрал вещи и сел в ожидании, пока в номере потеплеет. Прислонившись к стене, попытался отвлечься от ощущения разочарования, впервые проявившегося еще в такси по пути из Хитроу. Долгие годы этот город был моим домом. Здесь я работал, жил и играл, здесь любил и убивал, здесь видел хорошее и еще чаще плохое; город всегда был частью меня, и я всегда ощущал себя его частью. Так было тогда, но не теперь. Сегодня я чувствовал себя чужаком. Все казалось незнакомым, и даже привычные виды не отзывались всплеском воспоминаний. Присутствовало лишь смутное, беспокойное ощущение, как будто время, прожитое здесь, было куском из другой, почти позабытой жизни.

Я решил принять душ, привести себя в порядок, а потом завалиться в постель и уже утром, выспавшись, на свежую голову, взяться за дела. Утром и город будет выглядеть иначе.

Я уже наполовину разделся и ждал, пока вода достигнет температуры, при которой она не ошпарит меня струей кипятка, но и не заморозит яйца, когда зазвонил мобильный.

Вернувшись в спальню, я достал купленный лишь накануне в Маниле телефон из кармана куртки. Номер его знал только один человек: Томбой Дарк. Однако входящего номера на экране не было — значит, не он.

Я нажал кнопку приема и поднес телефон к уху.

— Добрый вечер, мистер Кейн. — Голос принадлежал человеку, уверенному в себе, привыкшему командовать, а акцент определенно указывал на уроженца Лондона, точнее, северной его части.

— Извините, вы, кажется, ошиблись номером. Мистера Кейна здесь нет.

— Неужели? А я думаю, что это вы и есть. Я — Поуп. Полагаю, нам нужно встретиться. У меня такое чувство, что нам с вами есть о чем поговорить. Вы согласны?

— Давайте завтра утром. — Элемент внезапности был потерян, что не добавляло настроения. К тому же я слишком устал, чтобы встречаться с Поупом сейчас. Проболтаться мог только Томбой. Но почему? Он ведь не мог не понимать, что подвергает меня опасности.

— Я бы предпочел сегодня. Завтра вам будет некогда — нужно успеть на самолет.