– Сразу после похорон Кошкина куда-то исчезает на три дня. Апосле возвращения ее якобы начинают преследовать: следят и что-то ищут в еекомнате. Предположим, о наследстве знал или, скорее, догадывался кто-то еще. ЗаКошкиной стали наблюдать, и ее вояж неизвестно куда убедил этого человека, что«наследство» у нее. И он решил им завладеть. Эта вещь небольшая по объему,которую легко спрятать в комнате. Иначе зачем рыться в ее вещах? О господи, чтоона там нашла? Бриллиант, замаскированный под картофелину? Я бы на ее местеотнесла вещицу в банк.

– Может, она так и сделала, но тот, кто искал, надеялся, чтоона с ней не расстанется.

– Тогда это не бриллиант, – съязвила я.

– Не отвлекайся. У нас есть еще звонок: Кошкину спрашивали окаких-то чертежах или бумагах… черт, надо срочно узнать, кем был папаша. А вдругон какой-то кагэбэшник, у которого хранился компромат на неких лиц, и они…

– Если кагэбэшник, то это не ко мне, – усмехнуласья. – Терпеть не могу боевики со злодеями-чекистами.

– Хрен с ними. Я их тоже не люблю. Путь будет бриллиант вкартофелине.

– Нет, – немного подумав, сказала я. – Это должныбыть какие-то бумаги. Провалялись в чулане вместе со старыми фотографиями, и наних долгие годы никто не обращал внимания. Но бумаги ценные. Иначе весь этотсыр-бор устраивать ни к чему.

– Само собой, – кивнула Женька.

– Человек, который пытался их найти, не мог действоватьоткрыто, то есть он не явился к Кошкиной с автоматом или обрезком металлическойтрубы и не потребовал отдать их. Значит, это не бандиты.

– Что очень хорошо для нас.

– И не кагэбэшники, что дважды хорошо. Тогда скорее этородственник.

– Или старый приятель отца. Или приятель приятеля, –веселилась Женька. – То есть тот, кто подозревал, что бумаги в принципемогут существовать, но не был в этом уверен. Не то давно бы навестил чуланстарикана. А вот вояж Кошкиной после похорон в некое место позволил емунадеяться, что бумаги есть и они у нее. А ты говоришь: банально, –подзадорила меня Женька. – Смотри, сколько всего напридумывали.

– Вот именно, – скривилась я. – Напридумывали.Теперь самое главное. Кошкина внезапно исчезает. Этому может быть две причины:либо она отправилась в очередной вояж, либо кому-то надоело без толку копатьсяв ее вещах и он стал действовать более решительно.

– То есть похитил женщину с намерением провести допрос спристрастием? – весело предположила Женька. Тут мы уставились друг надруга, и улыбки сползли с наших физиономий.

– Черт, – прошептала я. – Из дома она ушла всубботу, а в понедельник в ее квартире появился некий молодой человек. Соседкирешили, что это дружок Юльки, но сама Юлька с этим категорически не согласна.

– И Кошкина до сих пор не вернулась. Выходит, что отпускатьее после допроса никто не собирался. Анфиса, не хочу каркать, но боюсь, что мыопоздали.

– Будем надеяться, что это наши фантазии и Кошкина кайфует удрузей на даче, – поспешно сказала я, но, если честно, очень в этомсомневалась. В груди вдруг стало холодно, и веселиться желания больше невозникало. Если в наших догадках есть доля правды, то женщина уже мертва.Женька взглянула на часы:

– С утра в милицию пойдем?

Я вздохнула:

– Будет ли толк? Хорошо, если выслушают. Надо подключатьКошкина, пусть заявление напишет.

Мужа подключать не пришлось. Утром мы отправились вотделение милиции Первомайского района, где проживала Кошкина, и, едва войдя вздание, услышали гневный голос Ольги:

– Лодыри окаянные, человек пропал, а им и горя мало.

Пройдя по коридору, мы обнаружили Ольгу у окошка, за которымукрылся дежурный, еще два «лодыря» по соседству с ним с интересом разглядывалистены, делая вид, что происходящее их не касается. Увидев нас, Ольга, котораяуже начала выдыхаться, приободрилась и с новыми силами принялась взывать кгражданской совести. Если честно, их стойкое нежелание приобщиться к чужому горюбыло мне понятно. Я вчера тоже не хотела. Опять же, история в ее, так сказать,первозданном виде душевного трепета не вызывала и даже выглядела дурацкой, ноза ночь я так уверилась в наших с Женькой фантазиях, что теперь не сомневалась:с Кошкиной случилась беда, потому присоединила свой голос к Ольгиному. Женькаизвлекла журналистское удостоверение и умудрилась переорать нас обеих.Милиционеры каменели лицом, пока один из них вдруг не спросил меня:

– Вас Анфисой зовут?

– Да, – растерялась я, подумав: «Неужто благодарныйчитатель?» Ольга с Женькой тоже присмирели, ожидая, что последует за этим.

– А муж ваш полковник Громов?

– Так точно, – ответила за меня Женька.

– Володя, прими у них заявление, – устало обратился онк товарищу. Только я хотела возмутиться: это что же выходит, если мужполковник, то заявление примут, а если нет, то… как он огорошил нас вторично: –Все равно не отстанут. От них уже в городе все менты стонут.Сыщицы-любительницы.

Женька набрала в грудь воздуха, желая возразить, но тутВолодя протянул руку и обреченно сказал:

– Давайте заявление.

И весь Женькин пыл внезапно угас под его взглядом мученика.

– И что теперь? – чуть ли не шепотом спросила Ольга,когда мы вышли из отделения.

– Дело заведут, – буркнула Женька. – Они лучшиеумельцы по заведению дел.

– А Машка?

– Будем надеяться, что с ней все в порядке.

Прошло два дня, Кошкина так и не появилась. В то, что с нейвсе в порядке, верилось с большим трудом. Наше расследование пришлось временнопрекратить, потому что нагрянул Ромка, а при нем даже упоминать о нашемрасследовании не стоило. Он считал, что раскрывать преступления должныпрофессионалы, а мы только портим жизнь себе и людям. К тому моменту уже всемои мысли были о Кошкиной, и приезду мужа я не то чтобы не обрадовалась, простовздохнула с облегчением, когда проводила его на вокзал.

Два дня Женька у меня не показывалась, и это тожебеспокоило. Потому я сразу же ей позвонила.

– Это ты? – спросила она без намека на теплоту ибольшое счастье. – Любимого проводила?

– Только что. Как дела?

– Чьи?

– Не вредничай. Есть новости?

– Менты вроде бы прониклись и робко начали поиски. Только нифига они не найдут. А если найдут, то сама знаешь что. Один умник вчера заявил:вся надежда на грибников.

– Это в каком же смысле? – удивилась я.