22-летнем возрасте она сошлась гражданским браком со своим учителем по университету. Этот человек был на 20 лет старше и был женат, имел двоих детей. Поступок Ирины Петровны превратился в крупный общественный скандал. Дело происходило в 1910–1911 годах. Отца её в городе все знали. Её пришлось вместе с мужем переехать в другой город. Но и там она, по понятиям того времени, продолжала быть в «ложном положении», так как первая жена не хотела давать её мужу развод.

Но даже не это было главным источником её страданий. В том самом году, когда она сошлась со своим будущим мужем, он вступил в связь ещё с одной ученицей. Она узнала об этом очень скоро, но пыталась более или менее удачно компенсировать себя. Она утешала себя сознанием, что она – первая жена в этом сложном браке: и более любимая, и официально признанная (через семь лет, уже после революции, муж её получил развод и оформил отношения с ней). Этот «треугольник» продолжался 18 лет, до самой моей встречи с Ириной Петровной. Все трое жили в одной квартире: на Ирине Петровне лежала обязанность заботиться и о муже, и о второй жене. Для посторонних вторая жена была лучшей подругой Ирины Петровны. Этот крест, невыносимый даже для человека без всякого самолюбия, Ирина Петровна несла с большим мужеством: она находила удовлетворение в своей научной деятельности, в своей педагогической работе. Но условия её жизни изменились. Ей пришлось перейти на малоинтересную работу в библиотеке, а затем – и это главное – ей пришлось усомниться в том, что в «треугольнике» первое место действительно за ней. Муж серьёзно заболел; она добросовестно выполняла обязанности сиделки. После его выздоровления она, по совету врачей, отказалась от продолжения совместной половой жизни. И вдруг она узнала, что её соперница, «вторая жена», собирается быть матерью. Вот тут впервые, в трамвае, с ней случился припадок. Припадки стали быстро учащаться, опять-таки, далеко не беспричинно.

Правда, беременность не подтвердилась, но выяснилось другое обстоятельство. В первые же дни после болезни, окружённый дома всяческой заботой, муж Ирины Петровны начал деятельно ухаживать ещё за одной ученицей, приносил той букеты на пятый этаж.

Вот вкратце история жизни и одновременно болезни Ирины Петровны. Удивительно ли, что в сновидении она так гневно расправляется с Я., этим дурным подобием её мужа, со всеми его недостатками, но без его достоинств.

Почему же Ирина Петровна и в самом деле не вышла из совместной семейной «ложи», в которой жизнь её сложилась так неудачно? Тут было много причин, может быть, даже больше, чем мне удалось установить. Ей было уже 40 лет, 18 из них было прожито совместно с мужем. Они были прочно связаны общей работой, общими научными интересами. Несмотря ни на что, она просто любила его. Наконец, в ней жил преувеличенный страх перед собственным темпераментом, который однажды в молодости, в 22 года, уже подвёл её; брак в её глазах был как бы гарантией против новых неожиданностей… Вероятно, и это ещё не все мотивы, удержавшие её в «ложе». Так или иначе, но решиться на разрыв с мужем в действительной жизни, а не во сне, она не могла, а самолюбие, её чувство собственного достоинства восставали против невыносимо унизительного положения. И, не найдя выхода из своего конфликта, она заболела «неврозом страха». Ибо основной причиной, мешавшей ей выйти из дома, был страх, а сердце, которое и в обычном страхе играет немалую роль, было здесь тем фасадом, как бы той ширмой, за которую прятался этот невротический страх.

Во многих случаях страх выступает ещё более открытым, явным образом. Я вспоминаю одну пациентку, также несколько лет сидевшую дома. Ей было лет 30. Она имела среднее образование, работала раньше в управлении завода. После того как муж её, доставивший ей много страданий, бросил её с тремя маленькими детьми, она заболела неврозом страха. Хотя ей немного помогал отец, но нужно было кормить и себя, и детей. Она стала дамским парикмахером. У себя дома она была очень активна, имела поэтому неплохой заработок. Однажды, в начале лечения, я попытался вывести её из дома на прогулку в сад, который непосредственно примыкал к их двору. И, тем не менее, стоило нам отойти от крыльца дома на 20–25 шагов, как она уцепилась за мой рукав и с громким плачем, несмотря на присутствие посторонних, стала умолять меня вернуться домой. Так мне и не удалось удержать её в саду. Дома она сейчас же успокоилась.

При меньшей степени страха больные могут сами приходить на приём, но являются обязательно с провожатыми. Невроз страха встречается далеко нередко. Много таких пациентов прошло мимо меня на 20 лет психотерапевтической работы.

Почему, когда человек не справляется с каким-либо конфликтом, возникает страх? У одних страх пространства, у других страх высоты, у третьих страх острых предметов и т. д. Над этим вопросом много думали учёные. Талантливый исследователь человеческих неврозов Зигмунд Фрейд считал, что в страх превращается вытесненное половое влечение. Можно допустить, что у Ирины Петровны эта причина могла также участвовать: вся обстановка её жизни могла привести к подавлению влечения. Но ведь основная причина была в её попранном и постоянно попираемом вновь самолюбии!

Разъяснение того, как возникает страх, пришло из физиологической лаборатории Ивана Петровича Павлова. Была у Павлова собака Джон, с которой работала ближайшая помощница Ивана Петровича – профессор М.К. Петрова. Джон был собакой с достаточно сильной нервной системой. Тем не менее, особыми приёмами, специальной постановкой опытов, удалось у него нарушить нормальную работу мозга, вызвать болезненное состояние, «срыв».

Мне посчастливилось быть у И.П. Павлова в лаборатории в те дни, когда у Джона была вызвана отчётливая картина невроза страха. Я сообщил Ивану Петровичу сведения об интересовавшем его больном и собирался уходить. Неожиданно И.П. Павлов, воодушевлённый удачным опытом, как именно И.П. Павлов умел воодушевляться, предложил мне остаться и взглянуть на Джона. У пролёта лестницы, ограждённой частой решёткой, на уровне второго этажа, были положены куски сырого мяса. И вот Джон, голодный с утра, вместо того чтобы броситься к мясу, поджал хвост и с испуганным видом стал пятиться к стене. До тех пор пока мясо не было положено у стены с другой стороны лестницы, Джон его не брал. Как только его переложили, Джон с жадностью съел его. Это необычно для собаки поведение И.П. Павлов объяснял следующим образом. «Если нормальное животное, приблизившись к краю, не двигается, не идёт дальше, значит, оно себя задерживает, но основательно, настолько, насколько нужно, чтобы