– Я?! – ненатурально удивился Сын Франции.

– Ну разумеется, вы. Вместе с принцем де Конде. Делопроисходило в старинном дворце под названием Лувр, в покоях герцогини деШеврез, при обстоятельствах, о которых мне, как духовному лицу, не положеноподробно распространяться… Вы сделали мнимому Арамису некое предложение,касавшееся судьбы вашего брата…

– Это была шутка! – отчаянно вскричалгерцог. – Обыкновенная шутка!

– Хорошенькие же у вас шутки, позвольтезаметить… – сказал Ришелье, стоя над герцогом, как ожившая фигураПравосудия. – Свергнуть короля, заточить его в монастырь и побыстрееубить… Совершить то, что, безусловно, именуется отцеубийством…[10]Каин, где брат твой, Авель?

– Что вы такое говорите, вашевысокопреосвященство? – охнул герцог, взирая снизу вверх на кардинала струсливой покорностью. – Это была штука, шутка… Мы просто развлекались надглупым дворянчиком…

Ришелье слушал его с застывшим, холодным, презрительнымлицом. Глядя на него, д’Артаньян впервые осознал в полной мере, кто жеподлинный король Франции.

Столь же мягко, вкрадчиво Ришелье ответил:

– А что, если ваш старший брат, его христианнейшеевеличество Людовик отнесся к вашей шутке предельно серьезно? При всей егомягкотелости и нерешительности он, как всякий на его месте, при угрозе дляжизни способен прийти в нешуточную ярость… Разумеется, и речи не может идти осуде – Сыновья Франции неподсудны всем судам королевства вместе взятым икаждому по отдельности… Однако ваше преступление, покушение на отцеубийство, неможет остаться без последствий. Любая огласка в столь деликатном деле послужилабы к ущербу для Франции и повредила бы нам в глазах всей остальной Европы… Выпонимаете?

– Нет! – завопил герцог. – Он не могприказать, чтобы меня тут зарезали, как свинью! Ни за что не мог!

– Вы уверены? – с неподражаемой улыбкойосведомился Ришелье. – Настолько ли хорошо вы знаете своего брата?Ситуация такова, что любому ангельскому терпению может прийти предел…

– Он не посмел бы…

– Отчего же? Он – король, наш властелин, наш отец… Всемы в его власти. И почему вы непременно решили, что речь идет о смерти? Естьведь монастыри, Бастилия, наконец…

– Бастилия? – горько покривился герцог. – Выне знаете Людовика… Он способен подписать смертный приговор всем и каждому…Боже! Монсеньёр, ради всего святого! Не хотите же вы сказать… Как мне спастисебя?

В какой-то миг казалось, что он вот-вот сползет со стула ирухнет перед кардиналом на колени – столько отчаяния и страха было во всей егофигуре. Д’Артаньян осмелился покоситься в сторону – лицо Рошфора застыло впрезрительной гримасе.

– Монсеньёр, я всегда был расположен к вам…

– Особенно сегодня, когда явились во Флери меняубить? – сурово спросил Ришелье. – Герцог, перестаньте отпираться,как пойманный на краже варенья глупый мальчишка. Там, – он указал надверь, в которой давным-давно скрылись арестованные, – и не только тамнайдется превеликое множество людей, которые ради спасения собственной шкурырасскажут все, что они знают… и даже то, чего не знают, лишь бы их словапонадежнее отягощали других и избавили от плахи их самих. Один из них, как вытолько что видели и слышали, готов был покаяться незамедлительно… А вскорекаяться будут все. Вам так хочется, чтобы кто-то другой опередил вас воткровенности, вымолив прощение?

– Монсеньёр… – протянул герцог Анжуйскийплаксиво. – Что я должен сделать, чтобы вы взяли меня под защиту? Я совсеммолод, поймите это! Меня втянули во всю эту затею старые, опытные интриганы,собаку съевшие на заговорах еще до моего рождения! Я был молод, глуп и горяч…Вы же духовная особа, вы великий человек, неужели ваш мудрый ум не разберетсястрого и беспристрастно? Пощадите мою юность, умоляю вас!

И он, сползши, наконец, со стула, рухнул на колени передкардиналом, подняв к нему залитое слезами лицо.

– Господа, помогите его высочеству сесть, – неповорачивая головы и не повышая голоса, распорядился Ришелье.

Д’Артаньян с Рошфором, проворно подхватив принца крови подлокти, не без труда подняли его и посадили на стул, крепко придерживая заплечи, чтобы исключить повторение сцены, позорившей, если подумать, всех ееучастников.

– Хорошо, – сказал Ришелье, словно осененныйвнезапной мыслью. – Я могу попытаться что-то для вас сделать. Но в обменна полную откровенность.

– Можете не сомневаться, монсеньёр! Поклянитесь, что….

– Как духовному лицу, мне не пристало произноситьклятвы, – сказал Ришелье. – Но, повторяю, если вы будете откровенны,я сделаю для вас многое…

– Что вы хотите услышать?

– Все знает только господь бог, – сказалРишелье. – Я не всемогущ и не всевидящ, я всего лишь скромный прелат иминистр… В перехваченных письмах упомянуты далеко не все главные заго– ворщики.Кто еще участвует, кроме вас и принца Конде?

– Антуан де Бурбон, граф де Море…

Ришелье грустно усмехнулся:

– Не просто побочный сын Генриха Четвертого, аузаконенный им… Король Людовик пожаловал ему столько аббатств, что другой могбы до конца жизни радоваться таким доходам… Еще?

– Оба Вандома…

– Ну, эти, по крайней мере, – бастарды без всякогопризнания…[11] Далее?

– Маршал Орнано, мой воспитатель…

– А как насчет королевы-матери Марии Медичи? Во многомчеловеку понимающему чувствуется ее рука…

– Ну конечно! – горько расхохотался герцог. –Как же может такое вот дело обойтись без моей дражайшей матушки? Разумеется,она вложила в заговор весь свой ум и до сих пор не растраченные силы…

Кардинал задавал вопросы, а герцог Анжуйский покорноотвечал, искательно заглядывая ему в глаза. Д’Артаньян понимал, что Гастонговорит правду – иные детали невозможно было выдумать именно в силу ихчудовищности. Постепенно вырисовывалась стройная картина, а герцог, уже немногоуспокоившись и осушив с разрешения кардинала поданный Рошфором стакан вина,говорил и говорил – о том, как королева-мать вкупе с супругой нынешнегомонарха, наследным принцем и несколькими не менее родовитыми особами готовыбыли вновь впустить в Париж испанские войска, как сорок лет назад, лишь бытолько добиться своего; как готовы были отдать испанцам за помощь пограничныепровинции и крепости; как должны были заточить в монастырь короля Людовика,позаботившись о «божественном провидении», оборвавшем бы нить жизни свергнутогомонарха; как собирались поднять парижан, захватить Арсенал и Бастилию,разгромить дома сторонников кардинала после смерти его самого…