Нинон провела рукой по животу. Гладко, ни намека на рубцы. Удивительно. О взрыве напоминала только шерсть Коразона. Ни одна клеточка ее тела не выглядела поврежденной. Однажды она попросила бывшего друга с острова, спортивного врача на пенсии — он ушел на отдых раньше срока, так как выписывал слишком много стероидов для вполне понятных целей, — осмотреть ее, как если бы она собиралась участвовать в марафонском забеге. Ее максимальный пульс составил четыреста ударов в минуту, что было почти вдвое больше, чем у велосипедиста Лэнса Армстронга. Ее мышцы не вырабатывали молочную кислоту, поэтому она почти никогда не уставала, по крайней мере физически. Но она была подвержена моральной усталости, особенно когда ее тело все настойчивее требовало обновления. Эту усталость мог бы измерить разве что невропатолог или психоаналитик, однако ни того ни другого она к себе подпускать не хотела.

Нинон наклонилась к зеркалу, пристально разглядывая себя. Она улыбнулась при виде участка золотисто-рыжих лобковых волос, которые не стала красить. Она позаботится об этом, как только найдет аптеку, в которой продается краска для волос.

Достаточно покрашенной головы и кота, все остальные участки ее тела должны оставаться нетронутыми. Она не собиралась ни перед кем раздеваться в ближайшие несколько недель, но прекрасно знала, насколько важны детали. Наверное, просто следует побриться.

Повернувшись, она взяла «автозагар» и принялась растирать его по телу. Ей приходилось повторять эту процедуру почти ежедневно. Коразон, учуяв запах размоченных кукурузных хлопьев, умчался прочь. Он и так уже пропустил целый час обязательного послеполуденного сна.

Нинон подождала, пока лосьон впитается, и оделась. В антикварном магазинчике Техаса она наткнулась на прелестное платье бирюзового цвета оттенка морской волны от Альфреда Шахина и не смогла удержаться. Она аккуратно расправила ангельские крылья над грудью. Получился идеальный образ женщины-вамп — соблазнительна и в то же время капельку невинна. Она надеялась, что Мигель это оценит.

Она последний раз прикоснулась к платью, восхищаясь текстурой и пошивом. Ей нравилось ощущение одежды из лубяных волокон, ее цвет, утонченность фасона. «Волк в овечьей шкуре от винтаж-дизайнера» — подумала она, криво усмехаясь. Но то же самое можно сказать и о Мигеле Стюарте. А посему не существовало никаких правил игры, которых она вынуждена была бы придерживаться. Ей нравилась красивая одежда сама по себе, и она надевала ее при любом удобном случае. Иначе это было бы равносильно тому, что купить породистого скакуна, чтобы потом подрезать ему сухожилия. Правда, в этом захолустном городишке в таком платье она будет смотреться, как шлюха на церковном собрании.

Мысль об этом снова вызвала у нее усмешку.

«Спасая жизнь бегством, ты еще находишь время подбирать одежду», — ее внутренний голос был поражен.

«Конечно». И Мигель Стюарт придет, чтобы повидаться с ней этим вечером. Нинон была уверена в этом на все сто. Он не из тех мужчин, которые покорно ждут желаемого.

Словно в подтверждение этих мыслей, когда она вышла из ванной, на прикроватном столике ее дожидалась записка и букет добытых неизвестно где стерлиций. Она сомневалась, что это принесла горничная.

«Этой ночью тебе придется позаботиться о надежности двери».

«Конечно». Хотя легенда гласила, что ни один замок не остановит вампира, если он пришел по приглашению.

«Вампира?»

«Возможно».

Нинон нахмурилась, глядя на аккуратные ровные строчки — наверняка навыки, заложенные в одной из элитных школ Великобритании, которые не удалось испортить даже длительным пребыванием в Америке. Ее опыт подсказывал, что, как правило, самые беспощадные люди являются обладателями чуть ли не каллиграфического почерка. Это объясняется внутренней силой и собранностью.

Конечно, Мигеля Стюарта могли бить плеткой по рукам, пока он не овладел правильным письмом. Дети умеют учиться на собственных ошибках. Воспоминания о детстве вызвали у нее легкую грусть. Но ностальгия исчезла, стоило ей предположить, что приглашение Мигеля было лишь способом выведать правду о ней и что, каким бы он ни был в детстве, сейчас у него не самые благородные намерения. Сентиментальная жалость была не тем чувством, которое она могла себе позволить.

Я не знаю, есть ли у тебя причины ее бояться. Но, сын мой, если ты чувствуешь, что должен ее убить, тогда знай, что делаешь это с моего благословления. Однако ты должен сделать это в одночасье, пока она не догадалась о твоих намерениях и не тронула струны твоего сердца своими коварными пальцами. Я долго наблюдал за ней и могу с уверенностью сказать, что ее сердце — это не та крепость, которая не выдержит любовной осады. Особенно остерегайся ее голоса, который способен порабощать, и ее глаз, которые как атакующее войско заполоняют сознание и лишают воли. Там, куда упадет ее взгляд и где раздастся ее голос, даже мудрейшие из мудрейших попадают в плен, и их сердца и умы горят ярким пламенем, пока не превращаются в пепел, который она одним дуновением развеет по ветру. Она долго выжидает, но когда все-таки нападет, пощады не жди.

Письмо Черного человека сыну, графу Сен-Жермен.

Итак, его отец тоже пробовал ее соблазнить, но потерпел поражение. Ничего удивительного в этом не было — она столь же сильна, сколь красива. Но если ее не удалось взять таким способом, то нужно найти другой. Это было опасно, возможно, даже глупо, но трусливые сердца не убивают прекрасных дам.

Красавец-волшебник воздел к лунному свету правую руку. В левой он держал серебряный клинок.

— Взываю к вам, Злой дух, Жестокий дух, Беспощадный дух; взываю к вам, на кладбище восседающим, забирающим силы у человека, пожирающим его душу. Ступайте и возложите метку на называющую себя Нинон де Ланкло. Узлом завяжите ей голову, глаза, уста, горло, легкие и наполните чрево ее отравленной водой. Заклинаю вас этими шестью узлами лететь что есть мочи, убить ее и принести мне ее душу, потому что так того желаю я. Я расплачиваюсь за это своей кровью. Аминь. Аминь. Аминь.

Мужчина, называющий себя Сен-Жерменом, с улыбкой полоснув лезвием по запястью, смотрел, как из раны на заледеневшую землю капает черная кровь.

Нинон, на этот раз известная как Анна Сен-Сир, села на поезд в Гаре ду Норд в скверном расположении духа. Стоя под металлическим сводом купола «собора» современных перевозок, она ощутила первую легкую дрожь беспокойства. Глупо, что тогда она не послушалась своей интуиции — предчувствие буквально дергало ее за подол юбки и призывало вернуться домой. Не было никаких оснований оставить багаж или отложить поездку в Лондон, где в то время, если верить слухам, пребывал лорд Байрон.

Она замешкалась на верхних ступеньках. В поезде ехали еще люди, замотанные шарфами и укутанные в зимние одежды, но их было меньше, чем обычно, — многие остались дома из-за свирепствующей непогоды и болезней. Было там и несколько носильщиков и торговцев, пытающихся сбыть свой товар. Вокруг них сгустилась зловещая тишина.

Нинон прошла по полутемному коридору, все сильнее чувствуя неприятное покалывание в ладонях и шее. Она подошла к своему купе, испытывая нарастающую тревогу, хотя опасности в полупустом вагоне не ощущалось.