— Я обладаю некоторыми историческими фактами, интересными в первую очередь лично товарищу Сталину и товарищу Берии. Более того, если эти факты станут известны... — Крамарчук судорожно вздохнул, будто собираясь нырнуть в ледяную воду. Ну, вот и все, сейчас — или никогда. Если старлей не поймет его намека, все рухнет. Если поймет, есть шансы еще пожить.

— Станут известны товарищу Хрущеву, то я практически уверен, что ни мне, ни вам, товарищ старший лейтенант, не жить.

— Да что ты... вы себе позволяете?! — Качанов ининктивно приподнялся со стула. — Какое вы имеете право…

— А такое, — негромко ответил подполковник. Если уж вы поверили во все происходящее, то и веьте теперь до конца. Я знаю, что будет дальше. Знаю когда начнется война с немцами, война, в котооой погибнет больше двадцати миллионов наших людей Знаю, когда и какой ценой мы победим. Знаю, когда умрет Сталин и когда после его смерти расстреляют лживо обвинив в шпионской деятельности, Берию. И самое главное, я ЗНАЮ, КТО ЗА ЭТИМ СТОИТ. Вот и думайте, товарищ старший лейтенант госбезопасности, только думайте быстро. Ведь сведения уже наверняка дошли — или вот-вот дойдут — до округа и одесского парткома...

Качанов вздрогнул и тяжело рухнул на стул: не ожидал. Выглядел он, будто боксер, пропустивший увесистый удар. Несколько секунд просто сидел, тупо глядя перед собой, затем вытащил из пачки новую папиросу. Прикурил, стараясь скрыть от сидящего напротив подполковника предательскую дрожь в руках.

Сделал затяжку.

— Вы можете это доказать?

Крамарчук пожал плечами:

— Если вам недостаточно всего, что вы уже видели, то задумайтесь: я ведь не предлагаю вам какую-то сомнительную сделку? Я просто прошу помочь доставить кому следует важную правительственную информацию.

— И заодно спасаете свою шкуру? — с искренней тоской в голосе осведомился тот.

— Да. — Крамарчук прекрасно понимал, что искренность его нынешних ответов напрямую связана с тем,. поверит ли ему лейтенант, и упускать свой, возжно, единственный шанс не собирался. — Но и не только. Еще и вашу. А в будущем, возможно, собираюсь изменить историю нашей страны (это самое «нашей страны» Качанов принял спокойно — не то не обратил, не то, как раз наоборот, понял намек к лучшему. Собственно, вы ведь прекрасно понимаете, что решать-то все равно будут там, в Кремле, и если сочтут провокацией … ну, дальше, думаю, ясно, что с нами обоими будет.

— Хорошо, я понял. Что вы конкретно предлагаете?

— Для начала я бы хотел знать, кто еще из офицеров попал сюда вместе со мной? И из моих подчиненных, и из наших, гм, иностранных «гостей»? — Этот вопрос занимал Крамарчука с самого начала. Если за журналистку он особо не волновался — для оценки уровня ее исторических знаний хватило десяти минут утреннего общения, то вот кое-кто из его сослуживцев вполне мог знать то же, что и он. Потому и важно было узнать, кто из офицеров перенесся сюда вместе с ним. Хорошо хоть гости из штаба округа прибыть не успели, уже меньше проблем. Правда, оставались еще представители союзных миссий, но с ними можно было решить и позже: во-первых, допрашивать их сразу вряд ли станут, нужны переводчики, а во-вторых, они в подавляющем большинстве ничего об истории Союза не знают. Или знают, но в ее нынешней, многократно перевранной вариации.

— Как вы понимаете, все это тоже напрямую касается возможной утечки информации.

с. Чабанка, военный городок БС-412, штабное здание, 17 июля 1940 года

Что ж, хорошо. Допустим. Не могли бы вы тогда вкратце изложить мне — нет-нет, пока не письменно — все известные вам наиболее важные факты? Я хочу понять... хотя бы в общих чертах.

Крамарчук кивнул и, отказавшись от предложенной ему папиросы, начал рассказывать. Как ни странно, ему хватило ровно двадцати минут, чтобы очень сжато, "тезисно", как любил выражаться на занятиях его ротный замполит, изложить всю историю СС между сороковым и девяносто первым годом. В принципе, это о несложно: советская система образования давала неплохой базис исторических знаний, да и военно-патриотическое воспитание в те годы было на уровне. На очень высоком уровне, иногда, пожалуй, даже слишком высоком. Хотя теперь, по прошествии стольких лет, с этим уже можно было бы поспорить.

О чем конкретно рассказывать, подполковник задумывался не слишком: стандартный школьный курс истории плюс кое-какие новые данные. 22 июня, летний крах Красной Армии, рвущиеся к Москве и Киеву немцы, оборона Одессы и Крыма, Севастополь и Новороссийск, битва за столицу, Сталинград, Ржев, Курская дуга, ленд-лиз, освобождение Восточной Европы и май сорок пятого. Японцы. Ядерное оружие (пока без персоналий, пожалуй), Жуков в Одесском округе, декабрь пятьдесят третьего. Арест и расстрел Берии (а вот тут можно кое-кого и упомянуть). Развенчание культа личности. «Холодная война». Корея, Вьетнам, Афган. Горбачев. Перестройка — этого термина Качанов вполне ожидаемо не понял, пришлось пояснять, — горячие точки и август девяносто первого. Занавес...

Закончив говорить, Крамарчук попросил воды. Лейтенант молча кивнул в сторону стоящего на тумбочке в углу кабинета графина. Два перевернутых вверх дном стакана стояли тут же, на небольшом круглом подносе. Пока Юрий нарочито неторопливо пил из классического двухсотграммового «гранчака», энкавэдист тоже не проронил ни слова, лишь тоскливо глядел куда-то мимо него. Подполковник его прекрасно понимал: слишком много информации. Да еще и какой формации! Страшной, если уж говорить откровенно.

Плюс окончательное, будем надеяться, осознание того факта, что выходов у лейтенанта теперь всего два.

Либо поверить, тем самым намертво повязав свою судьбу с судьбой Крамарчука, либо все-таки не поверить, сочтя все происходящее какой-то чудовищной провокацией, и начать разрабатыать подполковника привычными методами. Теми самыми, о которых так любили взахлеб и с придыханием рассказывать многочисленные "новые историки" девяностых годов.

В любом случае информация-то, конечно, рано или поздно дойдет до Берии со Сталиным, в эти годы еще не научились вчистую скрывать от вершителей судеб сведения подобного уровня, но вот в каком виде? Точнее, в чьей интерпретации? Хотя парень-то вроде не дурак, и манера общения и используемые в разговоре оборты речи говорят о полученном образовании, судя по всему, неплохом, но вот стереотипы мышления... куда ж от них деться, от тех стереотипов? Если Качанов сейчас изберет второй вариант, подполковнику, по большому счету, будет уже все равно.

И через неполный год заполыхают на приграничных аэродромах так и не успевшие взлететь самолеты, и полетят под откос составы с новенькими тридцатьчетверками, и первые бомбы разорвут утреннюю тишину Минска и Киева, и траки такнуовых клиньев Гудериана и Гота рванут советскую землю... но ему, подполковнику Юрию Крамарчуку, все это будет уже неважно. Он исчезнет задолго до "часа Х", как и сделавший неправильный выбор лейтенант.

- Я вам верю. - В первый момент Крамарчук даже не понял, что обращается именно к нему. Голос старшего лейтенанта был непривычно тихим и каким-то бесцветным. - Такое вряд ли придумаешь. Возможно, у меня мало опыта и я плохой следователь, но я вам верю. И верю тому, что все эти... сведения смогут что-либо изменить в будущем. И через год, и... вообще. Но и вы, наверное, понимаете, что мой уровень и мое звание не позволят ни остановить процесс, ни прыгнуть через голову вышестоящего начальства.